[492], с которым сошелся очень близко. Во время пребывания Ауэрбаха в Карлсруэ произошел перелом в его религиозных воззрениях, и он решил, вопреки желанию родных и любимого учителя Франкфуртера, отказаться от раввинской карьеры и записался на юридический факультет Тюбингенского университета. Вскоре, однако, он вернулся к теологии и до конца университетской жизни числился студентом богословия. Студенческие годы А. совпали с очень бурным временем, когда германское студенчество, так назыв. «буршеншафты», заволновалось, энергично выступая против меттерниховской политики. Аресты, высылки и тюремные заключения были среди молодежи обычным явлением. В список лиц подозрительных попал и Ауэрбах, хотя он стоял почти в стороне от всякой политики[493]. Его арест не имел серьезных последствий; тем не менее его академическая карьера была окончена, и он вынужден был взяться за перо, чтобы зарабатывать на жизнь. Первая литературная работа Ауэрбаха «История Фридриха Великого» была опубликована в 1834 г. под псевдонимом Theobald Chauber; работа эта носит преимущественно компилятивный характер и не имеет большого научного или литературного значения. В то время еврейский вопрос волновал умы германского еврейства <…>. Ауэрбах, в котором жили традиции мендельсонства, впервые выступил на настоящее литературное поприще (в 1838 г.) брошюрой «Еврейство и новая литература». Эта работа также представляет исключительно исторический, скорее биографический интерес. В ней без особой глубины и продуманности затронуты все вопросы еврейства. Восставая против хулителей еврейства, против провозвестников освобождения от религиозного закона, против Гейне и сенсуалистов, равным образом против философии Канта и романтиков, Ауэрбах приходит к заключению, что «в еврействе нет разделения между верой и знанием», нет догматизма и что еврейство может устоять перед научной критикой. Политическая же программа его заключалась в словах <…>: «Один отец y нас в выси; одна мать на земле: Бог – отец всех живущих, a Германия – наша мать». Эта брошюра, a также издаваемая Ауэрбахом «Галерея знаменитых евреев» побудили его остановиться на еврейских сюжетах. Особое внимание его сосредоточил на себе Барух Спиноза. Он, пантеист, философ абсолютной правды, представлялся Ауэрбаху наиболее законченным, идеальным типом еврея, как спинозизм ему казался идеальным еврейством. Собственно говоря, А. не понимал Спинозу во всей его полноте, несмотря на то что долго занимался им и перевел его сочинения на немецкий язык. Он понял только отрицательную, критическую сторону его учения, его «Теологико-политический трактат», но его стройного, монистического настроения, его «Этики», Ауэрбах не оценил; потому роман «Спиноза» (1837) наряду с крупными литературными достоинствами содержит и значительные промахи. <…> Гейне писал про этот роман своему другу <…>, что Ауэрбах обладает большой описательной способностью, значительным остроумием, но малым количеством поэзии. И это мнение вполне характеризует все творчество <…>: недостаток интуитивности, преобладание рассудочности над творческой фантазией, над ясновидением художника – такова основная черта произведений Ауэрбаха. Давид Фридрих Штраусс, учитель Ауэрбаха, уподобил его роман торсу, которому ваятель вместо головы приставил полное собрание сочинений Спинозы. Несмотря на это, роман выдержал 30 изданий, был переведен почти на все европейские языки и приобрел всемирную известность. Занимаясь критическими работами для журнала «Europa», составлявшего тогда средоточие молодых талантов, Ауэрбах, переселившийся в Франкфурт-на-М., задумал новый роман из жизни еврейского гетто и на этот раз избрал своим героем еврея вольнодумца, разбивающего цепи традиции и рвущегося из тесноты и мрака еврейского мира в свободный и светлый мир европейской культуры. Для этой роли он избрал остроумного и несчастного поэта Эфраима Моисея Ку (Ε.Μ. Kuh), современника Мендельсона и Лессинга. Уже одно название романа «Поэт и купец» (под этим заглавием роман переведен и на русск. язык) говорит о душевных конфликтах героя. Поэт, не находящий в тогдашнем, традиционном и купеческом еврейском мире ни почвы, ни понимания – отчаивается и сбивается с пути. И этот роман страдает теми же недостатками, что и первый: в нем нет ясности и очерченности контуров, нет глубины. Однако Ауэрбах не долго оставался в пределах гетто. Через три года после появления второго еврейского романа он выпустил свою знаменитую книгу «Schwarzwälder Dorfgeschichten», выдержавшую бесконечное количество изданий и сделавшую имя ее автора необычайно популярным. Β этой книге Ауэрбах явился народником, толкователем крестьянской души, художником немецкой деревни. «Шварцвальдские деревенские рассказы» составили эпоху в литературе, явившись знаменем возвращения к естественности. Сжатая форма рассказа, простая жизнь деревни не давали Ауэрбах расплываться в ширину и заставляли его концентрировать свой сильный повествовательный талант. «Болван», «Иво Гайрле», «Начальнички» и т. д. – все эти небольшие вещи действительно дышат жизнью, пахнут свежестью полей, отличаются теплотой чувства и колоритностью; они обдают читателя тем бодрящим, чистым воздухом, которым пропитаны крестьянский двор, свежераспаханное поле и дубовый лес на отлогой горе. Лучший рассказ – это «Иво Гайрле», в котором Ауэрбах изобразил отчасти себя, ведущего борьбу против религиозных пут, против богословия, к которому его готовили родители и т. п. Сборник имел колоссальный успех. <…> Карьера Ауэрбаха была обеспечена. За первым успехом последовала бурная жизнь – участие в политическом движении (Ауэрбах добивался мандата в франкфуртский парламент 1848 г.), женитьба на Августе Шрейбер (1847), a затем, после смерти ее (1848), женитьба на Нине Ландесман, сестре поэта, известного под псевдонимом Иеронима Лорша (1849), триумфальное странствование по Германии, жизнь в Гейдельберге и Дрездене. Результаты этих десяти лет были не совсем удовлетворительны: две неудачные драмы («Андрей Гофер» и «Приговор»), два превосходных рассказа из крестьянской жизни («Дитгельм» и «Ленгольд») и очень тенденциозный роман из бурного периода 1848-го года с его романтикой политических эмигрантов и социалистических Робинзонов («Новая жизнь»). Характерна встреча Ауэрбах с гр. Л.Н. Толстым: однажды (в 1860 г.) в комнату А. в Дрездене зашел молодой иностранец – это был гр. Толстой – и представился ему: «Я – Евгений Бауман» (герой рассказа «Новая жизнь»). Свое расположение к Ауэрбах гр. Л. Толстой сохранил на всю жизнь[494].
вернутьсяАуэрбах Яков (1810–1887), немецко-еврейский законоучитель и педагог, шурин Б. Ауэрбаха. В 1884 г. выпустил в свет двухтомный труд «Berthold Auerbach; Briefe an seinen Freund Jacob Auerbach» («Бертольд Ауэрбах; Письма к его другу Якобу Ауэрбаху), в котором собраны его письма за 50 лет. См. о нем в [ЕЭБ-Э]: URL: https://ru.wikisource.org/wiki/ЕЭБЕ/Ауэрбах,_Яков
вернутьсяВ июне 1833 г. Бертольд Ауэрбах был арестован «за соучастие в одном предательском объединении», как значилось в приказе. В ноябре 1833 г. он был исключен из университета и поставлен под полицейский надзор. <…> Однако уже в 1834 г. он смог в порядке исключения продлить учебу в Гейдельберге, в «этом оплоте немецкого либерализма». Здесь «он познакомился с настроениями местного реформистского еврейства, благодаря чему укрепилось его решение стать раввином». Но он не был допущен к экзамену на звание равнина [СУДеБУТЕМАР. С. 237–244].
вернуться«Л.Н.:Ауэрбах – народник, маленький, крепенький, живой» [МАКОВИЦКИЙ. Т. 2. С. 347]. «Помню также из разговора с Ауэрбахом, которого я так любил всегда за его понимание и любовь к народу, я видел, что народ везде один и тот же» [ГОЛЬДЕНВЕЙЗЕР. С. 189]. Весьма примечательным представляется также и то обстоятельство, что Льва Толстого нисколько не смущало еврейское происхождение «народного» немецкого писателя; до конца жизни Толстой отзывался с большой теплотой о Б. Ауэрбахе, – см. об этом в [УРАЛ (V)].