Иван Тургенев и евреи [litres]

И у Ауэрбаха, и у Тургенева, несомненно, есть стремление идеализировать представителей народа. Это констатируют практически все, обращавшиеся к данной проблеме. Идеализация выступала здесь как некая художественная условность, вызванная в каждом конкретном случае различными причинами. Немецкий писатель, как уже говорилось, находился в роли своеобразного посредника между «меньшинством», к которому примкнул в силу полученного образования, определившего его образ жизни, и «большинством», к которому принадлежал по происхождению. Ауэрбах открывал для образованного читателя новый мир – жизнь простых добрых людей, озабоченных, как оказывалось, теми же проблемами и противоречиями, что и более «высокие» слои общества, да и вся Германия в целом. Но подчеркнем, что это могло стать открытием для образованного меньшинства, но не для автора. Тургенев же открывал новый мир не только для читателя, но и для самого себя. Он делал короткие зарисовки с натуры, в которых наряду с художественным озарением чувствовалась радость первооткрывателя. Тургенев показывал то, что видел, Ауэрбах рассказывал о том, что хорошо знал. При этом каждый из них словно брал читателя за руку и вел за собой, беседуя с ним. Характерен зачин многих рассказов из «Записок охотника»: «Представьте себе, любезные читатели…» («Однодворец Овсяников»); «Дайте мне руку, любезный читатель, и поедемте вместе со мной…» («Татьяна Борисовна и ее племянник»); «…может быть не все мои читатели знают, что такое тяга. Слушайте же, господа» («Ермолай и Мельничиха») и т. п. В рассказах Ауэрбаха мы очень часто сталкиваемся с таким же приемом, однако в более развернутом виде. Причем эти обращения опять-таки указывают на две категории возможных читателей. С одной стороны, читатель воспринимается автором как «свой» человек, не хуже его знающий и местность, и людей, о которых идет речь, – так устанавливался своеобразный «эмоциональный союз между рассказчиком, героем и читателем». Здесь оказывались в ходу немудреные советы и поучения, к которым Ауэрбах при случае обязательно прибегал, например призывы любить ближних еще при их жизни, дабы потом не раскаиваться (в рассказе «Des Schloßbauers Vefele» – «Фефеле, дочь деревенского богача») и т. п. С другой стороны, явно прослеживается стремление автора обратить внимание далекого от народной жизни читателя на ее трудности, так как равнодушие к ним становится преступным. «Ибо что мешает истине разлиться по всему миру? Не что иное, как презрение к народу. Дьявольский котел, где варится эта отрава, зиждется на треножнике, состоящем из вечной погони за чинами и местечками, чванного высокомерия тех, кто мнит себя избранными мудрецами, и пагубной чопорности так называемых благонамеренных», – рассуждает автор вслед за своим героем Люцианом в повести «Люцифер».

Различие в самом подходе писателей к изображаемому предмету и к читателю так или иначе накладывало свой отпечаток на художественные особенности их произведений, в том числе и на те из них, в которых отчетливо угадывались признаки взаимного притяжения и сходства. [ТИМЕ (III). С. 46–50].