Если бы содержание «Дачи на Рейне» было для Тургенева настолько принципиально, что он не мог без него написать свое предисловие, ничто не мешало ему письменно обратиться к автору за уточнениями[508]. Однако Тургенев так не поступил, вместо этого, внезапно «позабыв» сюжет, отказался от написания текста. Это характерный пример защитного поведения, и, в общем, у писателя были на то причины. Он должен был преподнести русской публике, в наиболее привлекательном виде, человека, личность и творчество которого были тесно связаны с еврейским вопросом: Ауэрбах, известный в России своими рассказами из крестьянского быта, рос в традиционной еврейской семье, обучался в еврейской школе, с тринадцати лет изучал талмуд и готовился стать раввином. Дебютная его статья называлась «Еврейство и новая литература», потом было написано несколько романов о евреях и другие произведения на эту тему. Реклама такого писателя в России была не самой легкой задачей, тем более что для ее решения требовалась известная степень отстранения от русского и немецкого антиеврейского контекста, которой Тургенев, как и многие его современники, не обладал[509].
В итоге эту задачу выполнил Пич, подробно описавший влияние национальности на характер и творчество немецкого еврейского писателя, и Тургенев, казалось бы, мог этим удовлетвориться. Однако он принялся дорабатывать пичевскую версию. Изменения в русском тексте, представляющем собой вольный перевод немецкого оригинала, были направлены, в основном, на то, чтобы облегчить повествование, адаптировать его для российской публики и создать для нее более привлекательный образ немецкого писателя. С этой целью умножаются фразы о его знаменитости, таланте и мастерстве и – одновременно – достаточно аккуратно меняется та часть, в которой говорится о его еврействе.
В русском варианте говорится, что он рос в «бедном деревенском домике», в нищете, что его отец едва сводил концы с концами, тогда как в немецком тексте материальное положение семейства Ауэрбаха упоминается лишь единожды и передается достаточно изысканной формулировкой, которая не располагает читателя к эмоциональному восприятию его биографии:
Ауэрбах, действительно, происходил из небогатой и многодетной семьи, но его отец разорился, когда Ауэрбах уже успел получить отличное образование. Он изучал философию в Мюнхене и Гейдельберге, – что было бы невозможно при тех обстоятельствах, которые рисует в русском предисловии Тургенев. Однако еврейство Ауэрбаха, с точки зрения Тургенева, нужно было «оправдать», что он и сделал, привнеся в характеристику немецкого писателя новые детали [ФОМИНА. С. 107–109],
– т. е., считаясь с «духом времени», особо выделил для русского читателя пореформенной эпохи, что «Ауэрбах – еврей, и с детских лет знал нужду».
Нет ничего особенного в том, что ни русского, ни немецкого автора «Предисловия» нисколько не коробило иудейство Бертольда Ауэрбаха. По логике вещей и Тургенев и Пич, выступая в публичной сфере, должны были бы считаться с присущими их времени условностями, о которых Бертольд Ауэрбах, оценивая себя как независимого мыслителя и немца «Моисеева закона», писал:
Когда еврей стремится быть свободным и независимым во всей полноте и своеобразии своей личности, т. е. ставить себя в один ряд со всеми другими членами общества или же выступать против каких-то общественных тенденций, всегда при этом в виде «тлеющих следов» прорывается замаскированная ненависть к евреям[510].
В «Предисловии», подписанном «Ив. Тургенев», писатель в первый и последний раз в своей жизни публично заявил о своей симпатии к еврейству и декларировал уважение к иудаизму (Талмуду). Если посредством герменевтических интерпретации разного рода мы можем лишь говорить о сочувственной в отношении евреев тональности рассказов «Жид» и «Несчастная», то в «Предисловие» – это публичная со стороны Тургенева филосемитская манифестация! Такого рода заявлений не найти ни у кого из русских писателей вплоть до второго десятилетия ХХ века, когда они прозвучали из уст Максима Горького, – см. об этом в [УРАЛ (II)]. Поскольку текст «Предисловия» с момента его публикации в «Вестнике Европы» в 1868 году переиздавался СССР только один раз – в 1956 году[511], но при этом не вошел (sic!) ни в одно из академических «Полных собраний сочинений И.С. Тургенева»: (1960–1968) и (1978–1986), процитируем его наиболее провокативные абзацы[512]:
508
13 октября 1869 г. Тургенев писал Ауэрбаху по поводу нового издания этого романа, полученного им от него: «Дорогой друг, Вот уже прошло почти два месяца, как Вы мне послали свою последнюю книгу – а я благодарю Вас только теперь. Дело в том, что мне захотелось перечесть – я сделал это – и теперь знаю совершенно точно, что это весьма значительное произведение и, возможно, лучшее из написанного Вами. Оно столь же глубоко задумано, сколь и поэтично выполнено – и оно останется. Успех в России был огромным: Стасюлевич говорил и писал мне об этом – да и помимо него я это слышал с разных сторон [ТУР-ПСП. Т. 10. С. 302]. Сам Стасюлевич писал 9(21) апреля 1869 г. Ауэрбаху: «Мне остается поблагодарить Вас от имени моих подписчиков и читателей, которые с большим наслаждением читают “Дачу на Рейне”. Эта величественная эпопея очень нравится, и это не удивительно» [ТУР-ПСП. Т. 10. С. 389]. После 1908 г. этот роман, как и все произведения «народного немецкого писателя» Ауэрбаха в России не переиздавались. В фашистском Третьем рейхе (1933–1945) имя Бертольда Ауэрбаха было вычеркнуть из истории немецкой литературы, а все памятные знаки, относящиеся к его имени, уничтожены. В настоящее время на родине писателя в г. Нордштеттен открыт Музей Бертольда Ауэрбаха, в Берлине с 2007 г. вновь имеется улица его имени, а уничтоженные нацистами памятники восстановлены.
509
С другой стороны, вполне возможно, что Тургенев, говоря о немецком писателе-«народнике» и в то же время еврее, хотел опереться на мнение его соотечественника. Он выбрал своего друга Людвига Пича – человека либеральных взглядов, толерантного, с репутацией оригинально мыслящего интеллектуала. Но для русского читателя нужен был «русский акцент», и Тургенев несколько русифицировал статью Пича.
510
Will sich aber der Jude frei und selbständig, mit dem ganzen Gehalte einer eigentümlichen Persönlichkeit, neben sie, oder gar gegen eine ihrer Tendenzen stellen, so brechen die Spuren eines nur überdeckten Judenhasses hervor (нем.).
512
Тот факт, что Стасюлевич не побоялся напечатать такого рода «Предисловие», а из правоконсервативного лагеря никто не решился выступить с юдофобскими комментариями в адрес Тургенева, подтверждает, на наш взгляд, высказанную выше в Гл. IV точку зрения о существовавшей в русском обществе пореформенной эпохи атмосферы сравнительной благожелательности по отношению к евреям.