Личность Лассаля давно привлекал внимание Тургенева. Он знал его главные труды, в том числе и экономические теории. Известный в шестидесятые годы спор Лассаля и экономиста Шульце-Делича о роли рабочих ассоциаций упомянут в романе «Дым». Прочитав в 1877 г. «Исповедь» Лассаля, Тургенев пишет Стасюлевичу, что «это такая удивительная вещь, подобной которой я ни в одной литературе не знаю» [ТУР-ПСП. Т. 15. Кн. 2. С. 262]. Сохранились «Воспоминания М.П. С-вой», которые содержат интересные и, по всей вероятности, достоверные сведения о писателе и в частности о его встрече с Лассалем. Автор этих воспоминаний не установлен. Некоторые исследователи-тургеневоведы полагают, что они принадлежат Магдалине Петровне Свистуновой (1848–1892), дочери декабриста П.Н. Свистунова (1803–1889). Писательница и музыкантша, учившаяся у Ф. Листа, она, возможно, встречалась с Тургеневым в шестидесятые – семидесятые годы за границей. Сохранилась одна записка Тургенева к Свистуновой (1880 г.). Однако автору мемуаров, как можно судить из текста, уже минул сорок восьмой год, а М.П. Свистуновой в то время, о котором идет речь, было только тридцать пять лет.
Вот как описан эпизод встречи Тургенева и Лассаля в «Воспоминания М.П. С-вой»:
Теперь коснусь самой главной темы моего повествования, именно: встречи в Женеве Тургенева с Лассалем. Об этой встрече, совершенно случайной, точно так же как было случайно и наше знакомство с <Тургеневым>, русской публике едва ли известно.
<…> Мне кажется, что это было на пятый или на шестой День после нашего знакомства с Тургеневым. В пансион Леове весьма часто приходил один русский эмигрант Н. Был он некогда очень состоятельным человеком, но, вследствие эмиграции, потерял свое состояние и существовал в Женеве лишь уроками, нужно сказать, скудно оплачиваемыми. Являлся он в пансион для свидания с своими русскими знакомыми, вследствие чего последние часто приглашали его к обеду за табльдот, где обыкновенно собирались живущие в пансионе, за исключением, впрочем, нашего семейства, так как для нас, в большинстве случаев, по желанию брата, готовили стол отдельно. Впрочем, иногда и мы обедали за табльдотом. Табльдот помещался в обширной стеклянной галерее, примыкавшей к главному корпусу пансиона и выходившей в сад. Галерея эта летом была обыкновенно увита плющом и уставлена растениями. В тот раз, о котором я говорю, мы все обедали за табльдотом; с нами обедал и Тургенев. Едва все стали садиться за стол, как в дверях показался и Н., и, остановившись при входе, начал разыскивать в толпе глазами кого-то из своих знакомых; но, убедившись, что того, кого он искал, еще в галерее нет, что ему подтвердила прислуга, он опять скрылся обратно, причем издали слегка кивнул головою Тургеневу, так как они были несколько знакомы. Почти в тот самый момент, когда Н. скрылся за дверью, один из двух молодых немцев, каких-то померанских «юнкеров», усевшихся по другую сторону стола, несколько наискось от Тургенева, обратился к своему соседу с следующею насмешкой, громко произнесенною на немецком языке:
– Мне кажется, что этот русский эмигрант вечно голоден, так же как и его отечество, из которого он бежал и которое постоянно высматривает и выискивает, кого бы из своих доверчивых и простодушных соседей об есть и проглотить!..
Сенсация вышла общею; многие просто рты разинули от изумления, услышав пошлую выходку немецкого юнкера. Брат мой даже побагровел от внутреннего негодования. Один только Тургенев остался по внешности спокоен, и лишь дрожание побледневших губ выдавало его волнение. Громко и внятно он обратился к нахалу, так что каждое его слово было слышно во всех углах галереи:
– Милостивый государь, не приняв в соображение, что здесь находится много русских, вы осмелились оскорбить и их отечество, и одного из их соотечественников. Россия так могуча, что она презирает всех нахалов, как бы они ни назывались, и не нуждается, чтобы ее защищали от них. Иное дело – оскорбление, нанесенное вами моему, находившемуся в несчастии, соотечественнику. Так как его нет в настоящую минуту здесь, и он не может себя лично защищать, то я беру эту смелость на себя. Я не требую, чтобы вы взяли свои слова назад; я не требую и того, чтобы вы извинились; но я требую одного – и, надеюсь, меня поддержат в этом требовании все, находящиеся здесь, порядочные люди: прошу вас встать из-за стола и удалиться из нашего общества! Человек, позволяющий себе без всякого повода неприличные выходки, не может быть терпим в кругу порядочных людей.