Немецкий юнкер вздумал было защищаться новою дерзостью, но общее негодование против него было так велико, что он, по предложению хозяев отеля, принужден был удалиться из галереи. Его примеру последовал и его товарищ. Оба они в тот же день уехали из пансиона, и с тех пор их более нигде не встречали в Женеве.
Рассказанное мною обстоятельство, само по себе маловажное, послужило к тому, что эмигрант Н. еще более сблизился с Иваном Сергеевичем и дал ему возможность познакомиться с Фердинандом Лассалем, когда этот последний в роковые для себя дни проживал в пансионе Леове.
Накануне того дня, когда произошла встреча Тургенева с Лассалем, мы были вместе с Иваном Сергеевичем в гостях у одного из русских помещиков, проживавшего с своим семейством тоже в Женеве. Возвратившись из гостей в отель около трех часов ночи, мы немедленно разошлись по своим комнатам спать, так как нам предстояло встать на другой день не позже девяти часов утра. Дело в том, что Иван Сергеевич, собираясь на другой день уехать из Женевы, обещал зайти к нам проститься, и потому мы должны были встать пораньше, чтобы принять его. На другой день я едва вышла из своей комнаты в нашу столовую, как Вера и Надя, вставшие раньше меня и, в ожидании чая, отправившиеся было гулять в сад, быстро возвратились в комнаты в каком-то возбужденном состоянии. На мой вопрос: что такое случилось? Надя с расширенными от изумления глазами отвечала мне:
– Вообрази, Мари, прислуга рассказывает, что в нашем отеле вчера вечером остановился итальянский бандит! Мне с Верой даже удалось его видеть сейчас на галерее: он действительно ужасно страшен.
– Лицо такое бледное, глаза блестят, и все ходит по галерее из угла в угол в каком-то сильном возбуждении! – добавила Вера рассказ об итальянском бандите.
– О ком это у вас речь? – спросил брат, входя в столовую и здороваясь с нами.
– Вот они говорят, что в нашем пансионе остановился итальянский бандит, – сказала я, указывая на сестер.
– Возможно ли! – усомнился брат. – Какой бандит?
– Настоящий бандит… итальянский! – пояснила Надя.
– Странно, – заметил брат с неудовольствием, – туда, где живут порядочные люди, пускают бандитов. Ему место в тюрьме, а не в нашем пансионе. <…> А не слыхали, как зовут этого итальянского героя? – спросил брат Веру и Надю.
– Прислуга называет его Фердинандом Лассалем; он приехал из Мюнхена.
– Фердинанд Лассаль?! Ха, ха, ха, – рассмеялся неудержимо брат. <…> – Фердинанд Лассаль может казаться бандитом только в воображении невежественной прислуги да таких наивных институток, как ты с Верою. Впрочем, он действительно бандит, только не итальянский, а немецкий, и командует не какою-нибудь шайкою всякого сброда, а стотысячной армией германских рабочих. Вот какой бандит этот Фердинанд Лассаль!
Пока брат подшучивал над наивностью русских институток, принявших Ф. Лассаля за итальянского бандита, нам доложили о приходе Ивана Сергеевича, который вслед затем сам вошел в столовую. Не таково было впечатление Тургенева, когда он узнал от нас о присутствии в Женеве Лассаля. Он едва выслушал рассказ брата о том, что сестры, со слов прислуги, приняли Лассаля за итальянского бандита, и, как только чай отпили, немедленно предложил нам сойти в галерею, чтобы взглянуть на знаменитого гостя.
Повинуясь приглашению Ивана Сергеевича, мы все отправились на галерею, где, по словам Нади, можно было видеть Лассаля.
Сойдя в галерею, мы застали там за табльдотом уже порядочное общество, собравшееся к утреннему чаю и кофе. Наши глаза невольно искали в толпе знаменитого экономиста. Впрочем, его не трудно было найти, так как на нем было сосредоточено любопытство почти всех присутствовавших. Сверх своей знаменитости как политического деятеля, он в то время был еще героем той трагикомедии, которая называлась его любовью к m-lle Деннигес (впоследствии madame Раковиц)[513], и потому не удивительно, что им все интересовались и что на нем сосредоточивалось общее внимание везде, где только он не появлялся.
513
В 1864 г., находясь в Швейцарии, Лассаль влюбился в 21-летнюю Елену фон Дённигес, дочь баварского дипломата, посла барона фон Дённигеса и сделал ей предложение. Ради этого брака он готов был на любые жертвы, вплоть до перехода в католичество. Узнав о революционных взглядах и еврейском происхождении Лассаля, отец не дал согласия на брак – он предпочёл выдать дочь за валашского дворянина, друга детства Елены Янко Раковицу. Лассаль вызвал жениха на дуэль, в результате которой был ранен и через несколько дней умер в Женеве. Возлюбленная Лассаля вышла замуж за Раковица, который, однако, умер в том же году, а затем стала актрисой и писательницей-теософкой. 1 октября 1911 г., находясь после смерти мужа – русского и американского литератора-социалиста Сергея Шевича (1847–1911), в трудном финансовом положении, она покончила с собой. О жизни Е. фон Деннигес и Сергея фон Шевич см.