Вот и всё.
Через несколько дней я думаю выехать в Россию – и на деюсь, что увижу Вас в Берлине, где остановлюсь ненадолго. – Нам будет о чем поговорить; – но не думаю, что литература будет главной темой нашего разговора: она теперь везде отступает на задний план, особенно в России.
Итак, до скорого свидания – и примите уверение в искреннем уважении преданного Вам Ив. Тургенева.
P.S. Я привезу Вам превосходный французский перевод своей книги[518] – так как немецкому я не вполне доверяю [ТУР-ПСП. Т. 15. Кн. 2. С. 329].
Первым человеком из числа западноевропейских евреев-интеллектуалов, с которым Иван Тургенев сошелся на короткую ногу в середине 50-х годов, был немецкий писатель-революционер Мориц Гартман[519], являвшийся заметной фигурой на общегерманской литературной сцене. Обретавшийся в то время в Париже и имевший статус политэмигранта Гартман вращался и в среде революционеров, и в либеральных кругах парижского интеллектуального сообщества. В частности, как и Тургенев, он был своим человеком в доме русского аристократа-оригинала кн. Николая Ивановича Трубецкого. Как пишет в своих «Воспоминаниях» Евгений Феоктистов, в те годы их общий парижский приятель:
Князя Николая Ивановича Трубецкого изобразил Константин Аксаков в своей комедии «Луповицкий»[520]. Он давно уже уехал из России, хотя и не порвал с нею всех связей, перешел в католическую веру и проживал зимой в Париже, а летом в прекрасном своем поместье Belle-fontaine близ Фонтенбло[521]: иезуиты делали из этого, очень добродушного, но крайне ограниченного человека все что хотели, и пользовались им как дойною коровой. В вопросах религии он был фанатик, но в то же время считал себя весьма искренно славянофилом, – все это как нельзя лучше совмещалось в его сумбурной голове. Нельзя сказать, чтобы проводил он время праздно, напротив – по целым дням строчил он какие-то обширные проекты о преобразовании России, преимущественно по финансовой части[522], ибо считал себя большим знатоком в этом деле, хотя совершенно расстроил свое огромное состояние.
<…> Князь слепо, безусловно верил во все, что наговаривали ему католические попы, монахи и сестры милосердия[523]; княгиня <Анна Андреевна> решительно ни во что не верила, гордилась тем, что была esprit fort[524] и говорила во всеуслышание, что обходится как нельзя лучше без религии. «Que voulez vous, je l’adore, mais c’est unе folle»[525], – выражался о ней князь Николай Иванович. «II а un соeur d’or, mais c’est un
idiot»[526], – отзывалась о нем его супруга. Впрочем, взаимное их согласие, кажется, никогда не омрачалось.
Много мудрила княгиня в воспитании своей дочери, княжны Екатерины Николаевны, девушки очень неглупой и замечательно красивой; кроме гувернанток главным руководителем по части наук выбран был Мориц Гартман, известный немецкий писатель, проживавший в Париже, человек крайне радикального образа мыслей. В доме Трубецких держал он себя с большим достоинством и приходил в совершенное отчаяние от этих русских бар. «Поместье их следовало бы назвать не Bellefontaine, а Folle-fontaine[527]», – часто говаривал он[528]. Пришлось выдавать княжну замуж <…>. Искателем ее руки явился <…> князь Н.А. Орлов[529], и, кажется, не было причины отказать ему уже потому, что княжна влюбилась в него, но княгиня Анна Андреевна долго не хотела слышать об этом браке. Никак не решалась она примириться с мыслью, что дочь ее сделается женою простого смертного, – она мечтала для нее о каком-нибудь великом художнике, поэте или об ученом, проложившем новые пути для человеческого знания. <…> Свадьба состоялась уже после моего от езда из Парижа, но я живо представляю себе, что такое происходило в салоне Трубецких в то время: с одной стороны, отчаянные клерикалы, с другой – Мориц Гартман и его приятели, из коих многие считались преступниками за свое участие в революционном движении 1848 года в Германии, а посреди них бывший шеф жандармов А.Ф. Орлов[530] [ФЕОКТИСТОВ. С. 67–68].
Князь – примерный воспитанник историка-славянофила М.И. Погодина, своим образом жизни и сумбурными понятиями производил странное впечатление на окружающих. Ари стократические замашки, например, сочетались в нем с демократическими тенденциями, заставившими, его однажды торжественно об явить, что он гнушается аристократией и хочет принадлежать к «среднему сословию». Одни считали Н.И. Трубецкого человеком добродушным и простосердечным, в то время как Лев Толстой, приходившийся ему племянником, называл дядюшку «глупым и жестоким». В салоне Трубецких собиралось самое разношерстное общество: от французских иезуитов и крайних ультрамонтанов до эмигрантов-революционеров типа тургеневских приятелей Оппенгеймера и Гартмана.
518
Имеется в виду издание французского перевода своего романа «Новь»:
519
См. письма И.С. Тургенева М. Гартману: URL: http://turgenev-lit.ru/ turgenev/pisma-1864-1865/letter-33.htm, а так же его письмо из Парижа П.В. Анненкову от 3 января 1857 г. С Тургеневым Гартман сблизился в конце 1856 г., встречался с ним в 60-х годах в Баден-Бадене и Штутгарте.
520
Имеется в виду пьеса К.С. Аксакова «Князь Луповицкий, или Приезд в деревню» (1851). Н.И. Трубецкой запечатлен Николаем Нек расовым в «Недавнем Времени» (1874): «В Петербурге шампанское с квасом попивали из древних ковшей, / А в Москве восхваляли с экстазом допетровский порядок вещей. / Но, живя за границей, владели / Очень плохо родным языком, / И понятья они не имели О славянском призванье своем. / Я однажды смеялся до колик, /Слыша, как князь NN говорил: /«Я, душа моя, славянофил», – А религия ваша? – «Католик!». Он же упоминается в «Дыме» Тургенева (1867) как «князь Коко, один из известных предводителей дворянской оппозиции».
521
Принял католичество, князь Трубецкой
522
Герцен в письме И.С. Тургеневу от 5 января 1861 г. (24 декабря 1860 г.) находил его публицистические брошюры «глупыми» [ГЕРЦЕН. Т. 27. Кн. 1. С. 124].
523
После его смерти И.С. Тургенев заметил: «Вот наконец и бедный князь Трубецкой отправился удостовериться, правда ли то, что рассказывали ему его иезуиты» [ТУР-ПСП. Т. 13. С. 298].
528
Гартман состоял учителем при Е.Н. Трубецкой в течение двух лет и впоследствии посвятил ей свою книгу «Сказки и истории с Востока и Запада» («Märchen und Geschichten aus Osten und Westen»), преподнеся один экземпляр со следующей надписью: «Моему дорогому другу, княгине Орловой, урож. Трубецкой, на память («Meiner verehrten Freundin der Fürstin Katherine Orloff, geb. Trubezkoi, zur Erinnerung») [ТУР-ПСП. Т. 3. С. 598].
529
Напомним, что кн. Н.А. Орлов, хороший знакомый и симпатизант Тургенева, в 1877 г. стал первым президентом «Общества взаимного вспоможения и благотворительность русских художников» в Париже.
530
Свадьба состоялась 9 июня 1858 г., И.С. Тургенев был ней шафером со стороны невесты. Герцен писал: «Весь цвет нашей знати праздновал в Париже свадьбу. Рюриковские князья и князья вчерашнего дня, графы и сенаторы, литераторы, увенчанные любовью народной, и чины, почтенные его ненавистью, все русское население, гуляющее в Париже, собралось на домашний, русский пир к послу; один иностранец и был приглашен как почётное исключение – Гекерен, убийца Пушкина!» [ГЕРЦЕН. Т. 13. С. 349]. Примечательно, что Герцен не заметил в числе «иностранцев» своих и Тургенева хороших знакомых Морица Гартмана и Генриха Оппенгейма.