Усиливают такую оценку и упоминания болезненной внешности Антокольского, ассоциирующейся у писателя с национальностью скульптора. Так, после знакомства он называет Антокольского в письме Виардо «чахоточным, бедным, как церковная крыса, евреем, <…> уродливым и тщедушным, – но, – пишет Тургенев, – в нем – несомненно, есть искра божия…» [ТУР-ПСП. Т. 11. С. 312]. Конечно, для рослого и плотного Тургенева невысокий Антокольский мог показаться тщедушным[597], но дело здесь, скорее, в том, что угол зрения определяется мифами, а не непосредственным наблюдением. Известный портрет Крамского 1871 г. и фотографии демонстрируют нам человека, который, может быть, и не являет собой образец красоты, но все же до уродства ему далеко, да и тщедушность, кажется, преувеличена.
В публичную сферу такие высказывания, разумеется, не попадали [ФОМИНА. С. 111–112].
Как дополнительную иллюстрацию к высказыванию Елизаветы Фоминой приведем отрывок из воспоминаний соученика Антокольского, известного впоследствии художника-передвижника Константина Савицкого:
Увидел я человека, хотя еврейской наружности, небольшого роста, сухощавого, но с железной мускулатурой, пожатие руки с жесткой и огрубелой кожей свидетельствовало о мускульной силе и занятии ручным трудом. Его маленькие, глубоко сидящие, карие (почти черные) глаза светились умом, настойчивостью и энергией; говорил он убежденно, и сразу чувствовались независимый характер и склад ума. Помню, как нервно двигалась его челюсть и м у скулы сухих впалых щек, губы как-то слегка кривились при произношении некоторых русских слов, дававшихся ему не без труда, с еврейским акцентом. При разговоре он часто ерошил чуть-чуть вьющиеся, темно-каштановые, почти черные волосы, и как-то смешно оправлял пальцем усы и бороду [СТАСОВ. С. 167].
С оценкой тональности высказывания Тургенева об Антокольском в письме к его близкому другу, данной в работе Фоминой, трудно, на первый взгляд, не согласится. Действительно, вне тургеневского контекста, это типичная для русских бар ксенофобски-снисходительная характеристика еврея. Однако «в сочетании слова “жидок” с подчеркнуто русским “снять шапки”» у Тургенева все-таки имеет место иная интонация. Это, в нашем прочтении, отнюдь не высказывание русского юдофоба в адрес еврейского гения, а, напротив, – камень в огород русского чванства. Нами уже отмечалось, что в переписке, т. е. в сугубо личной сфере, Тургенев, как мало кто другой в его время, всячески избегает использовать и ксеноним «жид», и клишированные юдофобские характеристики. В данном письме Анненкову, человеку близкому ему по образу мыслей, «маленький, невзрачный, болезненный жидок» предстает по умолчанию перед судом русского культурного сообщества с его традиционно презрительным отношением к евреям и все оно, – включая автора письма! – должно перед ним «шапки снять». Здесь явно, со стороны Тургенева, выказывается не подсознательное чувство «русского превосходства» над евреями, а едкий сарказм в отношении тех, кто является выразителем такого рода умонастроения. Подтверждение данной точки зрения является и то, что во всех других своих письмах третьим лицам Тургенев неизменно с пиететом отзывается об Антокольском и, что весьма трогательно, беспокоится о его здоровье[598]. Вот, например, выдержки из писем Ивана Тургенева к Владимиру Стасову от 15(27) октября 1871 г. (Баден-Баден), 1(13) марта 1872 г. (Париж) и 14(26) июня 1872 г. (Москва):
Почтеннейший Владимир Васильевич, Ваше письмо, сейчас мною полученное, наполнило меня точно таким же беспокойством насчет Антокольского, какое Вы сами испытываете. Он, действительно, обещался погостить у меня здесь в Бадене – но с тех пор, как я оставил Петербург, я не имею о нем никаких сведений; месяца два тому назад – или даже больше – мне П.В. Анненков написал, что он приезжал в Петербург для наблюдения за отливкой своей статуи – и только! Я боюсь, не занемог ли он где-нибудь – чего доброго? Здоровье его слабое – но как же он не написал ни к кому? Всё это очень загадочно – и страшно думать, какая может быть этому всему разгадка! [ТУР-ПСП. Т. 11. С. 146–147].
Известите меня, пожалуйста: что, Антокольский – в Петербурге? Женился?[599] Как его здоровье – и что он делает? [ТУР-ПСП. Т.11. С. 218]
Ни Антокольского здесь нет – ни об его статуе не слышно ни слова. Вот этого я бы посмотрел охотно – и в его вещи я верю, потому что у него есть темперамент – а не одно литературствующее пружение [ТУР-ПСП. Т. 11. С. 266].
597
В свою очередь Антокольским, Тургенев впервые был увиден как «Юпитер», – см. его воспоминания выше, – верховное божество римского пантеона, многие сохранившееся до нашего времени изображения которого имеют колоссальные размеры.
598
Уже в конце 60-х гг. скульптор серьезно болен: чахотка. И придворный медик Сергей Боткин осмотрев его, сказал его друзьям, что в петербургском климате он умрет очень быстро, – см. [КРИВДИНА (I)]. Антокольский в возрасте 59 лет скончался в 1902 г. на лечении в Германии.
599
Антокольский женился 6 сентября 1872 г. на дочери богатого виленского купца Елене (Гене) Юделевне (Юльевне) Апатовой и счастливо прожил с ней до конца жизни.