Что касается Тургенева, то в Париже он, из-за постоянной занятости и частых разъездов, не скоро сошелся со скульптором. В письме В.В. Стасову от 10(22) октября,1877 г. (Париж) Антокольский сообщает:
С И.С. Тургеневым я только раз виделся: видно, что он очень занят. У Гинцбурга я был два раза. Но странно, некоторые знакомые стараются отыскивать в моей физиономии что-то особенное, а народ, в особенности лакеи, когда я прихожу спрашивать хозяина, и непременно думают, что я пришел снять мерку на пальто, или на сапоги. И оттого доступ к хозяину, особенно в первый раз, мне нелегко дался; во второй раз я оставил записку и просил назначить время, когда могу придти, но и на это ответа не последовало. Таким образом, я до сих пор не видал Тургенева. [М.М.-АНТ. С. 335].
Однако со временем они, как уже отмечалось, сдружились. В их отношениях помимо личной симпатии, обоюдного восхищения талантом друг друга, для меломана Тургенева играла, видимо не последнюю роль и музыкальность Антокольского, который
всегда любил музыку, знал и пел, еще в Вильне, много еврейских песен; попав в Петербург ходил, когда мог, в оперу. <…> Антокольский познакомился с композитором А.Н. Серовым, пленился его живой художественной натурой, и с большим удовольствием бывал у него в доме, на музыкальных собраниях и беседах. <…> В 1870 и 1871 году Антокольский познакомился с Мусоргским и сделался горячим поклонником его глубоко талантливого творчества, его правдивого выражения, его национальных стремлений и задач, его реализма и стремления к поэзии[602] [М.М.-АНТ. С. 15–16].
Интересно, что, отмечая недостаточную чистоту русского языка у Антокольского, Тургенев вместе с тем ценил стилистику его писаний. Об этом художник говорит в своем письме В.В. Стасову от начала января 1887 г. по поводу своих заметок-размышлений, которые он именует «Записками»:
Я очень, очень рад, что «Записки» мои вам нравятся, и очень сожалею, что они не так выполированы. Я должен сказать вам, что я написал их и, не пересмотрев, сейчас отдал поправлять. При этом я умолял поправлять только грамматические ошибки, а все остальное сохранить. Вы хорошо знаете, как я дорожу индивидуальностью; пускай неправильно, но свое; тем более, что по мнению даже И.С. Тургенева, «у меня не русский язык, но своеобразный, и пахнет каким-то особенным букетом». Это он сам мне сказал. Что касается ошибок, то он сказал, что «необходимо поправлять их так, чтобы вы целиком остались», тем более, что и слог у меня хороший [М.М.-АНТ. С. 586].
Однако Тургенев был не только поклонником Антокольского-художника, но и его авторитетным советчиком: с ним скульптор обсуждал вопрос о возможно лучшем размещении своих работ на Всемирной выставке в Париже в 1878 г. (см., например, письмо от 7 (19) апреля 1878 г.), именно к нему обращался с просьбой выбрать наиболее удачный библейский текст к горельефу «Последний вздох». Большое значение придавал Антокольский своей работе над бюстом Тургенева: «…первая моя работа в Париже будет бюст Тургенева» [М.М.-АНТ. С. 330], – писал он С.И. Мамонтову 23 сентября 1877 г.
Работа над бюстом протекала тяжело. Антокольский пишет меценату Савве Мамонтову во второй половине 1880 г. из Парижа:
Но вот, бедный Тургенев захворал так, что он должен пролежать по крайней мере недельки три, я же хотел было кончить бюст, а вместо того, чтобы пойти вперед, ушел назад, т. е. испортил бюст окончательно. От этого на душе кошки скребут. Жаль, но делать нечего. Теперь надо ждать его выздоровления – авось дело поправлю.
Мы все здравствуем и слава Богу. Начинаю (только теперь) «Окно из Варфоломеевской ночи». Вот, должно быть, оригинально (особенно в скульптуре), и очень смело. Если не будет этого, то выйдет, наоборот – очень смешно.
Это случается со всеми оригинальными вещами; но, надеюсь, я и впредь не сделаю ничего смешного, как не делал этого до сих пор.
А бюста-то Тургенева право жаль. Когда я сказал Боголюбову, что бюст испорчен, он чуть не ударил меня за это. А если бы он это сделал, то был бы совершенно прав, тем более что лишь накануне он был у меня и восторгался бюстом [М.М.-АНТ. С. 413].
В процессе работы над бюстом между скульптором и писателем возникали серьезные дискуссии об искусстве (см. письма от 7 (19) и 14 (26) января 1879 (?) г.). Бюст И.С. Тургенева был закончен скульптором в 1880 году.
Помимо обоюдной симпатии и интереса к искусству, их связывало, кроме того, и общее дело по поддержке соотечественников, обучающихся изобразительному искусству во Франции: именно Тургенев и Антокольский в 1877 г. явились инициаторами и, совместно с Алексеем Боголюбовым и бароном Горацием Гинцбургом, главными организаторами Общества взаимного вспоможения и благотворительности русских художников в Париже (см. об этом в Гл. VI). По этому поводу Антокольский писал Владимиру Стасову 24 декабря 1877 г. (Париж):
602
Антокольский, по-видимому, пользовался благосклонностью поэта графа А. Голенищева-Кутузова, друга и большого поклонника Мусоргского, написавшего на его стихи свои вокальные циклы «Без солнца» (1874) и «Песни и пляски смерти» (1875–1877), балладу «Забытый» (1874), романс «Видение» (1877); Голенищев-Кутузов написал либретто оперы Мусоргского «Сорочинская ярмарка», а также цикл стихотворений «На выставке М.М. Антокольского», одно из которых «Мефистофель» вызвало дискуссию в печати.