Горнфельд особенно обратил внимание на фразу из письма о том, что вопрос потерял свой острый характер: «Художник, прославленный чуткостью к нарождающимся явлениям русской общественной жизни, вдруг потерял эту чуткость и не заметил, что острота еврейского “вопроса” растет, а не убавляется»[604]. Антокольский отправил Тургеневу осенью 1881 г. второе письмо, еще более обширное, еще более эмоциональное. «Продолжать безмолвствовать – это значит поддерживать теперешнее больное положение и дать ему еще более усилиться», – цитирует Горнфельд Антокольского. Антокольский прямо указывал во втором письме на истинных виновников: «В то же время, когда организованная шайка совершает свой крестовый поход, ходит из города в город, возбуждает народ всякими нечистыми средствами, грабит, разбивает и уничтожает мечом и огнем всякое попадающееся на пути еврейское добро… наши охранители внутреннего порядка и благосостояния со своей стороны тоже принимают ряд серьезных мер, но, увы, не против грабителей, а против тех же несчастных и разграбленных, – созывают комиссии из своих креатур, где обсуждается и решается ограничение прав евреев». Антокольский имел в виду комиссии, созданные в августе 1881 г. во всех губерниях черты оседлости. Они должны были определить вред, якобы причиненный коренному населению экономической деятельностью евреев. 3 мая 1882 г. на основе рекомендаций комиссий были изданы «Временные правила», ограничивающие права евреев [ВАЛЬДМАН. С. 118–119].
Ниже мы приводим полностью тесты двух писем Антокольского к Тургеневу 1881 года, а также его замечания насчет реакции писателя на эти его обращения.
И.С. Тургеневу, 4 июня 1881 г. (Париж).
Добрый и дорогой Иван Сергеевич![605] Наше положение до того ужасно, что надо иметь камень на место сердца, чтобы оставаться равнодушным. Я глубоко убежден, что вы, как поэт, стоите выше всяких предрассудков, всяких партий, таки не знающих чего они хотят, – выше тех узких патриотов, которые проповедуют: любить только себя и своих, a всех других презирать. И оттого я пишу к вам, чтобы высказать то, что наболело у меня на душе. Тяжело становится, когда подумаешь, что те же люди, которые так недавно возмущались ужасами болгарских бедствий и с порывом великодушия жертвовали всем для освобождения болгар, для доставления им человеческих прав, что они же остаются теперь равнодушными зрителями всех ужасов, совершающихся у нас на юге. Я бы не хотел допустить мысли, что молчание или равнодушие есть в данном случае знак согласия. Но как же его иначе об яснить, и отчего допустить Европе упрекать, что русские хуже турок? Нам ответят, что «ненависть к евреям племенная и происходить от экономических условий, – ненависть, которую каждый всасывал с молоком матери». Но ведь и турки говорили, чуть ли не то же самое, и, однако, Европа не приняла этого за оправдание. Но мы теперь в таком ненормальном положении, что охотно обвиняем других в своих собственных ошибках и сами не замечаем, как стали нервны, раздражительны, хотим больше, чем можем; каждый стоит с краю и думает, что он то и защищает правду. Но вместе с тем истина истерзана и затоптана в грязь теми, кто ее защищает. Но главное – мы страдаем от сознания без знания. Мы хотим анализировать все под микроскопом, и оттого ни одной капли воды не можем проглотить, не видя в ней чудовищ – и кончаем тем, что тушим огонь маслом. Эти слова я писал три года тому назад, после поездки моей по России. К сожалению, с тех пор все значительно ухудшилось. А знаете ли, дорогой Иван Сергеевич, читая теперь описания путаницы, суматохи, недоразумения, слова «крамольники», «наускивания в Манифесте об избиении жидов» и т. д., мне невольно вспоминается один миленький эпизод из моего детства. Раз брат мой ночью, под тяжелым кошмаром, вдруг начал кричать: «Воры в доме!!! От крика все в доме проснулись и поднялась общая суматоха и гвалт. Сонный отец кричал: «Где вор»? Кто-то поймал кого-то: «Ой, меня бьют!» Мать узнает голос брата и кричит: «Кто тебя бьет?» Удары сыпятся градом со всех сторон. Услышали соседи, стали стучать в закрытые ставни. Суматохи стало еще больше. Думали, что воры врываются массами; наконец, один догадался и закричал: «Зажигайте огонь!» И сцена представилась крайне комичной: все, в ночных костюмах, крепко держали друг друга вместо мнимого, пойманного вора. В этой тревоге всем досталось порядком от своего ближнего же, a бедный брат мой пролежал потом шесть недель и насилу поправился. Мне кажется, что нечто в этом роде происходить у нас на юге России. Скажите, Бога ради, разве не одни только евреи пострадали и пострадают? Поймали вора – главного виновника всех бед, и кого же? Беднейший класс, евреев, a разве они-то и есть эксплуататоры? Ведь от эксплуатации богатеют, а не беднеют. Таким образом, пострадал опять тот же бедный, который нуждался и нуждается в помощи наравне с голодной ватагой, нападающей на него. Но где причина и ключ ко всему этому? Мне кажется, что он лежит гораздо глубже – и не у одних только евреев. Евреи всегда были барометром и вместе с тем временным громоотводом всякой народной грозы – их гоняли, обвиняли везде и во всем тогда только, когда народное благосостояние стояло низко, или падало, и наоборот. Подобных фактов в истории много, их и не перечислишь. Возьмем хоть то время, когда дикая орда слепых фанатиков шла во имя Христа против Христа, когда любовь к ближнему превратилась в меч, когда иезуиты жгли алхимиков и чародеев, и за малейший проблеск знания обвиняли в ереси. Это время мы вспоминаем теперь с содроганием, как время чувственное, необузданное, не знающее границ своих страстей. И вот, во всей этой средневековой истории проходить один постоянный аккомпанемент: это стоны еврейского народа. Но зачем углубляться в историю, факты у нас налицо. Немцы возгордились над французами после победы, думали, что стоять во главе не только штыков, но и науки, искусств и богатств. Но не прошло долгого времени, как они в этом жестоко разочаровались: насильственное богатство в пять миллиардов испарилось. Экономическое положение затруднилось, появилось неудовольствие в народе, путаница и раздробление парламента, и результат всего этого был тот, что низкие человеческие страсти выступили наружу. А кто виноват? Еврей. Точно он новый пришелец и не жил туг раньше, еще до войны, когда немцы действительно стремились к истинному идеалу любви и правды. За немцами пошли другие, страдающие разными недугами, и в том числе Россия. То же самое видим и наоборот: где все довольны, никто не обвиняет другого в своих неудачах (потому что их относительно мало), остальным там евреям живется мирно, наравне с согражданами, как мы это видим во Франции, Англии, Америке и у других. Когда французскому художнику, дедушке Коро, сообщили, что дерутся на баррикадах, он пренаивно, но метко заметил: «должно быть не хорошо живется?» Но кого можно теперь убедить в этом, когда народные страсти забушевали, когда часть интеллигенции или одобряет, или сердится на явления, не видя причины, когда известная часть печати превратилась в аферу, разжигает страсти, когда нужно их тушить. A человеку простому легче катиться с горы, чем карабкаться на нее. Таких людей легче испортить, чем исправить. Но какое дело до этого русскому Яго: он прав по-своему, когда драпируется в патриотическую тогу и всеми чистыми и нечистыми средствами агитирует против ненавистного ему жида. Сотни раз он обвинял евреев в разных нелепостях, и всегда успешно; сотни раз его опровергали. «Евреи высасывают кровь из народа», агитирует он, «евр
604
Напомним, что 1905 г. – начало Первой русской революции, сопровождавшейся в частности многочисленными еврейскими погромами. Поэтому высказывания Антокольского в его письмах Тургеневу и в те годы звучали исключительно актуально.