Помню, когда я работал «Ивана Грозного», при крайне трудных обстоятельствах (как это хорошо вам известно), я тогда сказал, кажется, Крамскому: «Хорошо, – чем больше они бесят меня, тем лучше выйдет «Иван Грозный». То же самое, только с некоторым изменением, я бы мог и теперь сказать. Но если бы вы знали, какие нравственные муки я пережил в последние два года, какие адские мучительные раны я носил в душе, благодаря тем позорным поступкам, которые русский, хотя и темный, народ совершал над евреями. Если бы вы знали, как больно разочаровываться в своем идеале, который ты лелеял, любил и считал лучшей будущностью человечества, и что же – вот этот идеал дико хохочет тебе в глаза и беспощадно бьет тебя по лицу, топчет и унижает тебя! Вот эго все способно свалить не только меня, нервного, но всякого, даже не чувствительного человека. И верьте мне, мой дорогой дядя[609], если бы у меня не было сознания, что так поступаю люди, которые не ведают, что делают и бьют себя еще больше, чем других; если бы у меня не было убеждения, что в России есть еще достаточно здравомыслящих людей», которые сумеют, в конце концов, дать отпор этому дикому средневековому безумию – повторяю, если бы не это, тогда я проклял бы все человечество. Вот, мой дорогой дядя, отчего я смотрю на мой неуспех в России не как на личный, а как на неуспех евреев вообще. Но что мне было всего более досадно, это – что при всем этом я чувствовал свое бессилие, пробовал кричать, писать, обращался к людям с авторитетом, прося их замолвить слово, но все это было напрасно.
Когда приеду в Париж, я непременно пришлю вам копию с двух писем, которые я послал к И.С. Тургеневу, а он в ответ назвал их «замечательными». Они будут когда-нибудь напечатаны[610]. Только не теперь, потому что они не цензурно. И все-таки он сам не сказал о <о том, что написано в – М.У.> них ни слова! Но довольно, может быть, вся эта эпидемия скоро пройдет, и человечество опять поймет, что убивать друг друга не за что, все равно они все умрут. Из моего последнего письма вы увидите, что, несмотря ни на что, я остался в отношении к России все прежним. Желаю от всей души русским всего лучшего, и тогда некому им будет завидовать! От всей души желаю им света, потому что только он может спасти их от грубых заблуждений [М.М.-АНТ. С. 463–464].
Где-то в начале января 1883 г., опять-таки в доверительном письме В.В. Стасову, Антокольский подробно изложил свое видение актуальной жизненной ситуации его как еврея и русского художника:
Конечно, все, что я говорю теперь вам, я говорю точно про себя. Я не настаиваю, чтобы кто-нибудь согласился со мной: мне кажется, со мною никто не согласен. В искусстве, правая сторона называет меня – реалистом, левая – рутинером. Евреи думают, что я христианин, a христиане ругают меня, почему я жид[611]; евреи упрекают, зачем я сделал «Христа», a христиане упрекают, зачем сделал такого «Христа»? Все это пришлось мне выслушивать. Наконец, здесь все убеждены, что я русский, а в России все убеждены, что я чужой; одна часть их, потому только, что я хочу быть самостоятельным, идти впереди искусства, а не позади его; a другая часть потому, что я не православного вероисповедания. Ах, Русь, неужели ты отталкиваешь того, кто верил в тебя, любил тебя, и любил тебя по-своему? Но как жестоко ты наказала меня за мою привязанность к тебе, наказала, и как еврея, и как человека! Ах, Русь, жестока ты к чужим и жестока к самой себе!
Итак, стою я среди перекрестного огня. Трудно устоять, в особенности одному, но… «а все-таки земля вертится» [М.М.-АНТ. С. 489].
Успех скульптора Марка Антокольского на русской культурно-художественной сцене в 1870-х гг., несомненно, является следствием либеральных реформ Александра II и той атмосферы терпимости и даже, в отдельных случаях, доброжелательного отношения к евреям, что царила при его Дворе[612]. Однако с приходом на царствование Александра III ситуация резко изменилась. Поскольку царь открыто декларировал свой антисемитизм, правая пресса использовала любой повод для поношения евреев, невзирая на лица. Под раздачу попал и Марк Антокольский – академик, мировая знаменитость, придворный скульптор Двора Его Величества.
Русская шовинистическая печать постоянно выступала с оскорбительными выпадами в адрес Антакольского – иудея, осмелившегося изображать героев русской истории, ее царей и даже самого Иисуса Христа. В 1888 году усилиями юдофобов была развернута кампания против проекта памятника Екатерине, представленного на конкурс Антокольским. Правоконсервативный журнал «Гражданин», опубликовал «Письмо в редакцию» некоего «Г-на» о скульпторе М. М. Антокольском, в котором возглашалось, что образ Великой русской императрицы[613] не должен быть воплощен скульптором-иудеем. В «Новом времени» его ведущий критик Владимир Буренин также поддержал точку зрения «Гражданина». В конечном итоге проект еще одного памятника Екатерине II для Петербурга работы Марка Антокольского был забракован императором Александром III. Но десять лет спустя Антокольский по заказу своего родного города Вильно (Вильнюс) создал памятник Екатерине II, который был открыт в 1903 г., уже после его кончины.
609
«Дядя» – так по-родственному ласкательно обращался Антокольский к Владимиру Стасову, своему по жизни покровителю, ближайшему другу и защитнику. «Иметь немного друзей, как вы – достаточно, можно жить, чтобы жизнь не казалась мрачной», – писал он ему [М.М.-АНТ. С. 463].
610
Владимир Стасов опубликовал факсимиле этих писем в том же бесцензурном 1905 г. – через 24 года после получения их Тургеневым от Антокольского. Однако в это революционное время, сопровождавшееся многочисленными еврейскими погромами, высказывания Антокольского звучали исключительно актуально. Примечательно, что в СССР книга [М.М.-АНТ], выпущенная Стасовым, включавшая в себя эти письма, ответ на первое из них Тургенева и комментарии Антокольского, никогда не переиздавалась (sic!).
611
Правая печать объявляла Антокольского выскочкой-инородцем, пролезшим на русскую культурную сцену за счет «еврейских банкиров», требовали, чтобы он прекратил изображать знаковые фигуры российской истории, и, будучи иудеем, не смел касаться святых православного пантеона.
612
Нельзя не отметить, что вопреки процветающих обычно в артистической среде зависти и враждебность в отношениях с себе подобными, представители русской художественной элиты на удивление доброжелательно приняли в свою среду художников, музыкантов и скульпторов евреев. В частности нападки на творчество Антокольского со стороны академической профессуры шли в русле общей борьбы неоклассицистов АХ с социальными реалистами – художниками-«передвижниками» и не имели под собой антисемитской подоплеки. С сугубо эстетической позиции не принимал, по-видимому, монументальное творчество Антокольского Лев Толстой. Так, например, в пятой главе седьмой части «Анны Карениной» Левин критикует аллегорическую модель памятника Пушкину М.М. Антокольского как воплощающую ложное «вагнеровское направление» в современном искусстве.
613
Екатерина II по рождению была немецкой принцессой лютеранского вероисповедания, находясь же на русском троне, она проявляла достаточную терпимость по отношению к евреям.