Г.Ф. Чорли скончался в 1872 г., а три года спустя молодой литературный критик и начинающий романист из Нового Света Генри Джеймс, желая обосноваться в Европе, перебрался на жительство в Париж, тогдашнюю культурную столицу мира.
В письмах, Джеймс не раз признавался, что предпочитает Европу Америке; «Европа» <…> неизменно означала для него свободу: от семьи, от кембриджской провинциальности, от пуританских взглядов. <…> Разумеется, любовь к Европе не отменяла сложное и не всегда однозначное к ней отношение. В раннем письме 1872 г. Джеймс, например, пишет: «Я преувеличиваю достоинства Европы. Это, в конце концов, такой же мир и Италия ничуть не более абсолютна, чем Массачусетс <…>. Сложная судьба – быть американцем, и она предполагает большую ответственность: бороться с преувеличенным мнением о ценности Европы. Это было бы надувательством: приехать сюда и обнаружить, что мировых проблем здесь не меньше, но намного больше. Но я готов рискнуть» – см. [ТLof HJ] <…> Америка и американский характер у Джеймса неизменно соотносятся с европейскими ценностями и укладом жизни; на отношение к Европе, которое менялось и эволюционировало в разные периоды его жизни, проецировалось достаточно рано обретенное им самоощущение неамериканца в Америке и неевропейца в Европе. В этом смысле фигура Ивана Тургенева, с которым его свела судьба в 1870-е гг., была важной не в последнюю очередь потому, что Тургенев для Джеймса был одновременно писателем абсолютно европейским и столь же абсолютно неевропейским[170].
<…> Тургенев стал для тридцатидвухлетнего Джеймса своеобразным “окном в Европу” <…>. Тургенев был близок Флоберу, Эдмонду Гонкуру, Золя и Доде (c 1874 г. в Париже устраивались знаменитые холостяцкие «обеды пяти» с его участием), был знаком с Жорж Санд, Мопассаном и Франсом. Покровитель начинающих литераторов, он ввел Джеймса в свой парижский круг. Еще до их знакомства Джеймс увлеченно читал русского писателя, разумеется, на французском. <…> В Баден-Бадене Джеймс читает Тургенева в немецком переводе и в 1874 г. пишет восторженную рецензию для «Норт америкен ревью» <…> – солидного американского журнала[171].
<…> В 1878 г. <…> Джеймс убирает немецкие переводы из названия, переименовывает <рецензию> в «Иван Тургенев» («Ivan Turgeniéff») и включает в <книгу> «Французские поэты и прозаики» [JAMES H. Р. 269–321] <…> – свой первый сборник критических статей <…>, опубликованный лондонским издательством. Прочитанный по-немецки русский писатель Тургенев оказывается под одной обложкой с Мюссе, Готье, Бодлером, Бальзаком, Ж. Санд, Флобером, Мериме и др. <…> включение Тургенева в книгу о французской литературе без сопроводительных объяснений можно рассматривать как самостоятельное высказывание: Тургенев интегрирован в европейскую культуру настолько, что место, занимаемое им в книге Джеймса, совершенно органично. Все это делает в глазах Джеймса Тургенева европейцем par excellence – именно «европейцем», читаемым на французском, но и на немецком, проживающим во Франции, но все-таки не-французом – в наименьшей степени парижанином из всех парижан, как Джеймс заметит в другом месте.
<…> В то же самое время Джеймс то и дело подчеркивает принадлежность Тургенева к русской культуре, которая представляется как культура принципиально, подчеркнуто неевропейская. <…> Тургенев – проводник в западный мир иноязыкой и потому как бы немой страны. Он представляет культуру, которая всегда нуждается в переводе, культуру «смутно представляемых множеств», в отличие от индивидуалистической и индивидуализированной Европы.
И хотя в этом отношении Тургенев – иной не только по отношению к Европе, но и к западному миру вообще, именно «смутное», неопределенное, неоформленное неожиданно сближает русскую культуру с американской. Еще в рецензии 1874 г. Джеймс подчеркивал, что русское общество – главный предмет изображения в романах Тургенева, «как и наше, находится в процессе формирования, так же, как и русский характер, который претерпевает море изменений (a sea of change)» и поэтому не укладывается в готовые, конвенциональные литературные схемы.
<…> Принадлежность Тургенева неевропейской культуре определяет его оригинальность и даже превосходство (более широкий горизонт, открытость и готовность к эксперименту) – момент немаловажный для становления собственной писательской идентичности Джеймса.
171
Эта журнальная статья была послана Генри Джеймсом-старшим И.С. Тургеневу, который поблагодарил его в ответном письме от 10 августа 1874 г.