<…> При его исключительной скромности вряд ли он придавал вес тому, что могли бы о нем сказать, к тому же у него сложилось мнение, что ему не суждено дождаться здравых суждений о своих книгах, в особенности за границей. При мне он ни разу не упомянул те отзывы, которые, насколько помнится, появлялись о его романах в Англии. Ему было известно, что во Франции у него не так уж много читателей; спрос на его произведения был невелик, и он не питал никаких иллюзий насчет своей популярности. Он с удовольствием узнал, что в Соединенных Штатах есть немало просвещенных читателей, которые с нетерпением ожидают выхода в свет каждой его вещи, но, мне кажется, так и не поверил утверждениям одного, а, возможно, даже двух наиболее рьяных из числа этих поклонников, будто он может похвалиться тем, что «принят» в Америке. По моему впечатлению, он думал о критике то же, что думают о ней все сколько-нибудь серьезные писатели; а именно: она доставляет удовольствие, занятие и доход тем, кто ею промышляет (и в этом плане приносит большую пользу), и, хотя возможно, порою имеет смысл для читателей, для самого художника никакого смысла в ней нет [ДЖЕЙМС Г.].
Интересно, что этими «рьяными поклонниками» являлся никто иной, как родной отец писателя Генри Джеймс-старший[178]. Этот теолог-сведенборгианец, публицист и общественный деятель писал Тургеневу в Баден-Баден:
Восхищение Вашим гением, выраженное моим сыном, разделяет здесь огромное множество просвещенных людей[179].
К их числу, несомненно, относился и американский писатель норвежского происхождения Хьялмар Бойесен, посетивший Тургенева осенью 1873 г. В своих воспоминаниях об этой встрече X. Бойесен писал:
Воспользовавшись удобным моментом разговора, я рассказал ему о том, что он имеет в Америке многих горячих поклонников. <…> Мне часто приходилось слышать о сходстве между русскими и американцами. И те и другие представляют нации будущего, пред каждой из них лежат великие возможности. Мы привыкли к мысли, что наше общество не обладает определившимися, ясно очерченными типами, что вечно движущаяся поверхность американской жизни не годится для художественных эффектов, не поддается художественной обработке. Вероятно, русские думали то же о своей стране, пока не явился Тургенев и не показал им, что кажущаяся монотонность жизни представляла в действительности великую одухотворенную картину. Когда у нас появится великий беллетрист – а он должен появиться, – он даст нам подобный же урок. А в настоящее время Россия опередила Америку – ибо у нас нет Тургенева[180] [ДЖЕЙМС Г.].
Генри Джеймс-младший особо отмечал, что Тургенев
много читал по-английски и знал английский язык удивительно хорошо – пожалуй, слишком хорошо, как я неоднократно думал, так как он любил говорить на нем с англичанами и американцами: притом, что справлялся с этим отменно, его речь утрачивала ту легкость и живость, с какими он выражал свои мысли по-французски.
У Тургенева, как я уже говорил, не было предвзятых мнений – разве что одно-единственное: кажется, он был убежден, что англичане и американцы не способны чисто говорить по-французски. Сам он превосходно знал Шекспира и в свое время избороздил английскую литературу вдоль и поперек. <…> Говорить по-английски ему удавалось не часто, так что, когда выпадал такой случай, он нередко употреблял в разговоре фразы, попадавшиеся ему в прочитанных английских книгах. Это придавало его английскому разговору своеобразную и неожиданную литературную окраску. <…> Из английских писателей (современных) он, помнится, с наибольшим восхищением говорил о Диккенсе <…>, очень высоко ценил его умение создавать живые рельефные образы. <…> В равной степени он восхищался Д<жон> Эллиот, с которой он познакомился в Лондоне во время франко-прусской войны. Д<жон> Эллиот, в свою очередь, была очень высокого мнения о таланте Тургенева. <…>. Но особенно он интересовался новой французской школой, – я имею в виду молодое поколение поборников реализма, «внуков Бальзака». С большинством из них он состоял в приятельских отношениях, а с Гюставом Флобером, наиболее крупным и примечательным писателем, был в большой дружбе. Разумеется, он принимал их не без оговорок и не без разбору, не говоря уже о том, что за ним стояли его необъятное славянское воображение и германская культура, доступ в которую был ему широко открыт, тогда как «внуки Бальзака», судя по всему, не могли туда свободно за ним следовать. Однако он с огромным сочувствием относился к их экспериментам, к их направлению в целом, числя, очевидно, и себя среди тех, кто считает, что наилучший; путь для романиста – тщательное изучение жизни. О том, что выходило из-под пера приверженцев противоположного течения, он иной раз бывал весьма низкого мнения. Правда, он редко позволял себе выражать свое неодобрение, разве что по поводу общественной несправедливости или произвола; резкие слова и приговоры не часто слетали у него с языка.
178
Он также является отцом знаменитого американского философа и психолога, основателя прагматизма Уильяма
180
[ЭР: ИСТ]: URL: http://turgenev-lit.ru/turgenev/vospominaniya-o-tur-geneve/v-vospominaniyah-sovremennikov-2/bojesen-vizit-k-turgenevu.htm