Итак, И.С. Тургенев был открыт Западом, и именно по нему там было составлено первое впечатление о русском искусстве, русском стиле, русской эстетике и образе русского писателя. В 1893 г. Дмитрий Мережковский, наиболее авторитетный литературный критик и мыслитель из круга русских символистов в своей знаменитой книге «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1893) писал:
Конечно, Тургенев, как все истинные поэты, знал жизнь и людей. Холодный наблюдатель, с горечью познавший пошлость и уродство действительности, утонченный современный скептик, он в то же время – властелин полуфантастического, ему одному доступного мира. Вспомните поэмы в прозе, как будто полные гармонии и совершенства пушкинского стиха: «Живые мощи», «Бежин луг», «Довольно», «Призраки», «Собака», в особенности «Песнь торжествующей любви» и «Стихотворения в прозе». Вот где неподражаемый, оригинальный Тургенев, сам себе не знающий цены, вот где он царь обаятельного мира. Здесь комизм, уродство бытовых типов, людская пошлость служат ему, только чтобы отметить красоту фантастического. Рядом с Фетом, Тютчевым, Полонским, Майковым он продолжал дело Пушкина, он раздвигал пределы нашего русского понимания красоты, завоевал целые области еще неведомой чувствительности, открыл новые звуки, новые стороны русского языка.
Как непреодолимо в Тургеневе тяготение к фантастическому, видно из женских фигур его больших общественных романов. Это бесплотные и бескровные призраки, родные сестры Морелла и Лигейя из новелл Эдгара Поэ42. Таких идеальных девушек и женщин ни в России и нигде на земле не бывало. Тургенев на этих женских видениях, которые находятся иногда в неприятной дисгармонии с реальной обстановкой романа, отдыхает от пошлости и уродства живых, нефантастических людей, от близких его уму – не сердцу – вопросов дня.
Кроме женщин природа – область, где он никогда не изменяет себе. Как поэт верит в сверхъестественную жизнь природы! Как этот скептик XIX века умеет смотреть на нее детскими очами. Он владеет тайнами языка, которые неожиданно и неотразимо, где бы мы ни были, что бы мы ни чувствовали, вызывают в нас очарование природы с ясностью галлюцинации: и негу весны, и меланхолию осени, и бледно-зеленое небо над снегами Финстераангорн[200], и тишину заросшего пруда в захолустье старосветских помещиков. Говоря о природе, Тургенев всегда умеет найти сочетания слов, самых обыкновенных русских слов, которые вдруг меняются, делаются новыми, только что в первый раз произнесенными и неожиданно близкими сердцу: они оказывают на душу действие властное, чудотворное, как настоящие поэтические заклинания: нельзя им противиться, нельзя сразу не увидеть того, что поэт хочет нам показать.
<…> Тургенев – великий русский художник-импрессионист. И в силу этой важнейшей и бессознательнейшей черты своего творчества, <…> он истинный провозвестник нового идеального искусства, грядущего в России на смену утилитарному пошлому реализму [МЕРЕЖКОВСКИЙ (II)].
Таким образом, Мережковский – апологет нарождающегося русского модернизма, был убежден и декларировал, что Тургенев с его «тяготением к фантастическому» исключительно важен для дальнейшего развития в России новых литературных направлений, – см. [ВДОВИН А. (I)].
Однако в начале ХХ в. ситуация меняется. Хотя Тургенев официально стал классиком русской литературы и введен в учебные программы, одновременно с этим он, другим авторитетом эпохи модернизма – Юлием Айхенвальдом, был объявлен «устаревшим». Василий Розанов, разделявший эту точку зрения, писал:
Имя Тургенева без вражды, без полемики, без ясных причин, тихо замерло в сознании живущего сейчас поколения. Мало кого называли так редко, как его, в литературе, в беседах истекших двух десятилетий. Конечно, печаталась всякая записочка, подписанная его именем; никакое воспоминание о нем не получало отказа в печатном станке. Но это все знаки академического почтения. Тургенев вошел в то безмолвие исторического почитания, где так же тихо, как в могильном склепе. Его статуя поставлена в пантеон русской славы, поставлена видно и вечно; ее созерцают, но с нею не переговариваются ни о чем живом живые люди[201].
200
…и бледно-зеленое небо над снегами Финстераангорн… – Речь идет о стихотворении в прозе Тургенева «Разговор» (1878). Финстераанхорн – гора в Швейцарии, в Бернских Альпах, высотой 4374 м.
201