— Вот вам мой сказ, бояре, — закончил Петр. — Снаряжаю посольство, покидаю государство на князя-кесаря Федора Юрьевича Ромодановского, ему повинуйтесь. А к возвращенью моему желал бы я зреть вас без бород и в легком платье, а не в долгополых кафтанах. Иноземная одежда проста и удобна — сие надобно бы вам уразуметь. Я ведь хлопочу не перемены ради, а токмо для легкости и простоты. Мы — прошу крепко запомнить сие — переходим в другой век. И старую ветошь в новое время тащить непристойно. Равно и старые обычаи.
Великое посольство снаряжалось в великих же хлопотах. Великими полномочными послами были поименованы генерал-адмирал и наместник новгородский Франц Яковлевич Лефорт, коего ядовитый князь Куракин нарек «дебошан французской»; генерал и комиссар воинский, сибирский наместник Федор Алексеевич Головин, и думный дьяк, он же наместник Белева Прокопий Богданович Возницын, а при них штату близ шести десятков людей разной породы. Затесался в этом штате и Преображенского полка урядник Петр Михайлов.
Уж все было готово к отъезду, как Петру донесли, что думный дворянин Иван Цыклер подбивал стрельцов учинить пожар в Преображенском и изрезать государя ножами. Пытаны были Цыклер и его сообщники. Клубок мало-помалу разматывался. Нити вели к царевне Софье и к ее злодейскому братцу Ивану Милославскому, давно покоившемуся на кладбище.
— Сколь веревочке ни виться, а конца не избыть, — озлился Петр.
Крепко озлился. Отъезд откладывался. Надобно было разметать и сжечь осиное гнездо. Пыточная хоромина в Преображенском трудилась без устали. Цыклер, стрелецкий полковник, обрусевший иноземец, был рьяным сторонником Софьи, но потом прикинулся верным Петру. На допросе с пристрастием объявил:
— Научал я государя убить за то, что называл он меня бунтовщиком и собеседником Ивана Мил осла веко го. И коль назначат меня быть у городового дела в Таганроге, то, о ставя ту службу, пойду с казаками к Москве для ее разорения и сотворю то же, что и Стенька Разин.
Его единомышленниками были двое вельмож: Федор Пушкин и Алексей Соковнин, а также некие люди малых чинов.
Великий государь указал: Цыклера, Соковнина, Пушкина, стрельцов Рожина и Филиппова, казака Петрушку Лукьянова казнить смертию. На Красной площади соорудили каменный столп с пятью рожнами. На эти рожны и были насажены головы казненных в Преображенском. «И в то время к казни, — писал наш старый знакомый Иван Афанасьевич Желябужский, — из могилы выкопан мертвый боярин Иван Михайлович Милославский и привезен в Преображенское на свиньях, и гроб его поставлен у плах изменничьих, и как головы посекли и руда точила в гроб на него, Ивана Милославского»…
Десятого марта 1697 года Великое посольство тронулось в путь.
Глава двадцать седьмая, и последняя
Судьбы
Род проходит и род приходит, а земля пребывает во веки… Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем… И обратился я, чтобы взглянуть на Мудрость и безумие и глупость: ибо что может сделать человек после царя сверх того, что уже сделано… Превосходство же страны в целом есть царь, заботящийся о стране.
Судьбы… Путь иных — запутан и извилист. Одни пролагают его, выдираясь из жизненных обстоятельств. Другие всецело зависят от воли сильных мира сего и путь их направляем как бы свыше. Третьи торят его сами, прорубая в дебрях жизни. Это люди могучих страстей и сильной воли. Путь их прям и резок.
Таков Петр. Это гигантская фигура не только в российской, но и в мировой истории. Он в полном смысле слова прорубал свой путь сквозь дебри, сквозь тернии, сквозь хулу и проклятия, не внимая ни им, ни славословиям в свой адрес. По меткому слову Пушкина: «Хвалу и клевету приемля равнодушно», он шел к заветной цели: могуществу и славе России.
Да, он был жесток, временами свиреп. Но таково было время. Мальчиком он стал невольным свидетелем беснования стрельцов — бессмысленного и кровавого. И эта ужасная картина, картина гибели невинных людей, близких его сердцу, растерзанных в клочья и подвергнутых поруганию, эти обрывки человеческого мяса, навсегда запали в душу и оставили в ней неизгладимый кровавый след, в какой-то мере повлиявший на психику. Вспомним конвульсивные подергиванья его лица, казавшиеся современникам гримасами, припадки ярости, переходившие в эпилептические.
Судили его современники, судили и потомки, подходя с современной им меркой. Но есть объективный суд — суд истории, располагающий объективными фактами, свободными от идеологических и иных догм и взглядов, от субъективизма. И во все времена к его личности тянуло и великих, и малых сих. Эта притягательность вдохновила Вольтера, написавшего «Историю Петра Великого», и курского купца Ивана Голикова, посвятившего жизнь собиранию и составлению 30-томного труда писем и бумаг Петра, его сподвижников и современников и озаглавленного «Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам»… Фигура Петра властно притянула к себе Пушкина, замыслившего создать обширную «Историю Петра», но успевшего составить лишь подготовительные заметки к ней. Она отразилась в его гениальном «Медном всаднике», в «Полтаве», в «Арапе Петра Великого» и других сочинениях.