Разумеется, он бежал, прихватив с собой деньги. Я не считал это преступлением. Казна предназначалась Порте, несытой, жадной и ухватистой.
Я не знал, как быть. Да, домнул[5] Георге плохо владел латынью, но это был, пожалуй, его единственный недостаток. Я с ним хорошо уживался: он был покладист и всегда считался с моим мнением.
— Вы знавали этого господина? — спросил меня фон Готенхейм, видя мое волнение.
— Я служил под его началом, — после некоторого колебания отвечал я. — И могу сказать, что это глубоко порядочный человек.
— Гм, гм… Пишут; что он обокрал казну.
— Это клевета, — без колебаний отвечал я. — Просто туркам понадобилось освободить княжеский престол для того, кто больше заплатил.
Стопка писем, порученная мне, наконец растаяла. Я перевел все и ответил на все. Великий курфюрст Фридрих Вильгельм вознаградил меня, признаться, не очень щедро: двумя золотыми.
Мой благодетель, придворный архивариус, уловил гримасу разочарования, поспешил заверить, что это толы» начало, проба, что я мог бы получить должность переводчика с восточных языков.
Но я уже принял решение: отправиться в Померанию и найти там Георге Штефана. За ним я не пропаду: капитала, который он прихватил из казны княжества, наверняка хватит надолго и на безбедную жизнь. А ему нужен такой человек, как я.
Один золотой я потратил на приличную одежду, благо разбойничий край остался позади. И в один прекрасный день, распрощавшись с милым старичком, я с легким сердцем оставил Бранденбург.
Путь мой лежал в Штеттин, столицу герцогства. Начинались шведские владения. На этот раз я ехал в почтовой карете и уже через два дня достиг цели.
Георге Штефан был окружен толпой прихлебателей. Часть бежала с ним из Ясс, нашлись и местные. Он жил на широкую ногу, не хуже, чем в княжеском дворце.
Он непритворно обрадовался мне.
— Ты мне нужен! — восклицал он. — Ты будешь моей правой рукой. Я нуждаюсь в таком человеке, как ты, — ученом, знающем языки, обходительном. Уверен: ты прекрасно исполнишь все мои поручения.
Поручения эти были чисто дипломатического свойства. Он хотел ни больше ни меньше — сколотить блок европейских монархий против турок.
— К нам непременно присоединится и Россия. И тогда я верну себе не только престол: оба наших княжества наконец подпадут под высокую руку России. Царь Алексей Михайлович еще год назад дал свое согласие.
Глаза его горели фанатичным блеском, голос дрожал от возбуждения.
ЯГ был обескуражен и молчал, давая ему выговориться. Только сейчас я заметил, как он постарел, как-то сморщился, ссохся. Морщинистое лицо болезненной желтизны венчала седая борода, подстриженная по-европейски. И одет он был как европеец: в шитый камзол с кружевами.
— Первым делом, — продолжал он после паузы, — ты отправишься в Стокгольм с моим письмом королю Карлу XI. Его ты постарайся вручить лично, как княжеский посланец в ранге министра иностранных дел. Попутно ты заведешь связи при дворе, сблизишься с послами европейских монархов. Я дам тебе денег, много денег, дабы ты достойно представлял мое государство…
Господи, да он бредит, мелькнуло у меня в голове. Неужто он и впрямь верит в свою затею? «Государство, мое государство…» Воитель. Неужто он верит, что по его призыву европейские монархи пойдут войною на турок…
Но, признаться, мне льстила роль министра иностранных дел. И миссия постепенно обретала некую привлекательность. Отчего не попробовать себя на дипломатическом поприще?
— При тебе будет слуга и камердинер. Морское плавание до Стокгольма займет не более двух дней. Я хочу, чтобы ты отправился немедленно. Время дорого, а миссия твоя деликатна. Быть может, тебе через некоторое время придется отправиться в Париж — я прошу короля Карла выступить совместно с Людовиком-Солнце. Союз трех монархов — Карла, Людовика и Алексея — способен сокрушить турок, избавить Европу от вековой опасности.
Возразить? Не имело смысла. Бывший господарь вассального княжества — я видел это — был убежден, что его слово имеет какой-то вес. Он, разумеется, ссылался на поддержку порабощенных народов. Они непременно поднимутся, стоит только трем державам начать.
Я был с ним в дружеских отношениях, а потому не стал его переубеждать. Зачем? Мне представляется возможность повидать белый свет на всем готовом. Не стану ею пренебрегать.
Дух бродяжничества кипел во мне. Дрожжи были заквашены в пути от Ясс до Штеттина. Я был одинок, теперь у меня будут слуги. И деньги. И положение министра главы государства, правда, низвергнутого. Но об этом мало кто знал. Мои верительные грамоты были напечатаны на прекрасной бумаге с княжеским гербом. Герб был многоэтажным, на нем были представлены птицы и звери. Я успел заметить, что чем незначительней государство, тем пышней и витиеватей его герб.