- Лежи!
Поблизости грохнуло. Их обдало жаркой волной, остро пахнуло раскаленным металлом и горелой землей. Когда Ваня оторвал щеку от колючей травы, лейтенанта рядом не было. Он бежал к горящей машине, а ему навстречу повар, метавшийся в поисках укрытия.
- Ложись, Удовико! - Дымов швырнул повара на землю.
"Выискался мне смелый!" Ваня вскочил и устремился за лейтенантом.
Пылала кабина грузовика. Вот-вот огонь подберется к бензобаку. Дымов стал сбивать пламя шинелью. Бойцы бросились разгружать из кузова боеприпасы. Ваня тоже схватил нагретый ящик со снарядами. Подняв, он согнулся от тяжести и, не разгибаясь, засеменил в сторону. В любую секунду снаряды могли взорваться и разнести его в клочья, но он продолжал таскать со всеми.
Лейтенанту удалось сбить пламя с кабины; подойдя к бойцам, он заметил за ящиками Ваню:
- Тебе где приказано быть? Ступай отсюда! Собрали вас на кухне... Скачете, что зайцы!
Ваня отбежал и бросился в горькую полынь: "Ну погоди, лейтенант, погоди, ты еще узнаешь меня!.." В это время немецкие штурмовики, разворачиваясь каруселью, делали заход на ближний хуторок. Через минуту, подняв голову, Ваня увидел, как с самолетов крупными каплями падали бомбы. А спустя еще несколько минут над хутором начали подниматься бурые космы дыма.
Штурмовики повернули назад, лишь один на бреющем полете обстреливал бегущую по открытой степи женщину. Она крепко прижимала к себе младенца. Несмышленыш принимал все за забаву и смешно молотил ножками в воздухе. Огненные снопы пуль все ближе и ближе... Ваня весь вжался в землю. Тень самолета накрыла его. Пыльные фонтаны от пуль проплясали в нескольких метрах, и воющий, надсадный звук сирен растаял...
Лежали убитые мать с младенцем. В сухой траве по-прежнему однообразно, равнодушно трещали цикады...
- Зашибло, кажись, парня, - услышал Ваня голос шофера Овчинникова.
Федоров не спеша поднялся с земли и залез в кузов.
Полуторка тронулась.
Проезжая мимо лежащей на земле женщины с ребенком, солдаты срывали с головы пыльные пилотки, терли и без того покрасневшие глаза.
Поравнялись с догорающим хутором... Среди тлеющих развалин торчали черные трубы. Обгоревшие деревья простирали к небу голые ветви, словно воздетые кверху черные руки. Все это больно напомнило Ване его родную деревеньку на Смоленщине. Он метался тогда среди пышущих жаром развалин, обрызганных кровью черепков. Искал, звал мать... А она, может быть, как и эта мать, так же лежала где-нибудь убитая.
Босоногий, в изодранных штанах, бродил он, пока не подобрали его солдаты из отступавшей части; они одарили его той самой обмундировкой, которую сегодня ему сменили.
Чем ближе к фронту, тем жарче дыхание войны, - воронки от бомб, разбитые у дороги машины, сожженные хутора. Чаще обозы, беженцы с навьюченным в спешке нужным и ненужным скарбом. Люди с потемневшими лицами, с грязными бинтами на голове, в исступлении хлещут взмыленных лошадей. Спроси: где немцы, где наши? Никто не ответит. Все куда-то спешат. Сплошная круговерть.
К вечеру повеяло прохладой, показался в зеленой кайме Дон. Через реку огромной дугой взметнулся железнодорожный мост. Но как ни мечтали бойцы искупаться, капитан даже напиться не разрешил. Поздней ночью свернули в рощу, здесь и привал.
Тут же пришел срочный приказ комдива Сологуба: отправить все машины к прибывающим эшелонам, личный состав накормить горячей пищей и привести в полную боевую готовность к пяти ноль-ноль.
Ваня с шофером и поваром до рассвета выгрузили все продукты. Уезжая, Овчинников попросил:
- Ты уж постарайся, Вань...
Собрался парень бежать с постылой кухни, а теперь нельзя: Овчинникова подведешь.
- Ведра давай! - потребовал он у повара и, черпая воду поблизости из речушки, впадающей в Дон, принялся заливать котлы. Не успел Удовико опустить закладку в котел, Ваня нарубил целый ворох сучьев, принялся шуровать топку так, что котел угрожающе забулькал, а из-под крышки с шипением, как у паровоза, стал вырываться пар.
- Передохни, сынок, малость, - предложил повар Удовико, довольный прытью помощника.
- Некогда отдыхать, - хмуро возразил Ваня, - приказано завтрак сготовить к пяти ноль-ноль.
- Постараемся, - добродушно ответил Удовико и, чтобы как-то разговориться с мальчишкой, спросил: - Откуда, сынок, родом?
- Российский я, - не оборачиваясь, ответил Федоров.
- Я тоже российский, сибиряк, - расплылся довольный Удовико. Поваром в вагон-ресторане был. Едешь от Омска к Барнаулу... Степь Барабинская ровная, как стол. Крутится. Не то что здесь... балки да овраги. А рощи березовые одна другой красивше... А ты, сынок, с какой стороны?
- Что я тебе за сынок? Иван я, Федоров! - вышел окончательно из себя парень. - Раз военный повар - командуй.
- Чего не могу, того не могу, - признался Удовико. - А сготовлю что хочешь.
- Не можешь, сам буду, - уничтожающе посмотрел на повара Федоров и выхватил у него из рук черпак. - Соль засыпал?
Удовико быстро плюхнул в котел содержимое первой подвернувшейся банки и отошел в сторону, чтобы строптивый парень, размахивая черпаком, не задел его ненароком.
В предрассветной тишине запели птицы, а издалека донеслись глухие разрывы, первые грозные звуки фронта, вечером еще не слышного и приблизившегося за ночь. Помешивая в котле, Ваня недовольно бросил:
- Другие, как люди, воюют...
- А мы кашеварим, - возразил ему повар. - Работа у нас такая, сынок...
- Опять "сынок"?! - возмутился было Ваня, но появились Кухта и Черношейкин с термосами, и он, схватив ведра, отправился на речку.
- Справляетесь? - снимая термос с плеч, спросил Черношейкин.
- У меня, друг, помощник троих стоит, - ответил Удовико, с опаской поглядывая вслед гремящему ведрами Ване.
- Ну, раз так, наливай, - сказал сержант Кухта, подставляя термос.
- Передохните, - предложил повар, обрадовавшись возможности с кем-нибудь поговорить. - Сейчас доктор прибежит, снимет пробу.
Тут подошли другие старшины, и Черношейкин нетерпеливо приподнял крышку котла:
- Сами снимем.
- Погоди, Черношейкин, погоди... Такой супец ты сейчас отведаешь! В ресторане первого класса и то не бывает... - Удовико, оглядываясь, искал половник.
- Небось опять потерял? Ну, будет тебе в этот раз от капитана! Ладно, и без черпака обойдемся. - Черношейкин достал ложку из-за голенища, зачерпнул из котла и, разгладив усы, прихлебнул. - Харч ничего себе... Отведай-ка, директор. Вспомни, как снимал пробы сыра и разных жиров на своем маслозаводе.
- Это мы можем... - Кухта глотнул и тут же стал отплевываться.
- Как, директор? - спросил Черношейкин.
- Вкуснее, чем харчо. Пусть сам повар отведает...
- Вы что тут самовольничаете?! - прикрикнула Аня, подбегая к кухне.
Повар все искал черпак и даже снял сапог.
- Господи! Куда ж он запропастился? Ведь только держал в руках. Теперь не то что пробу взять, разливать-то нечем.
Черношейкин со смехом кивнул Ане на повара:
- Опять, видишь, потерял свое "ружье"!
Аня достала из-за голенища завернутую в марлю ложку, зачерпнула, поднесла ко рту и... отчаянно замахала рукой.
- Снять штаны и на куст крапивы!.. - закричал Черношейкин и двинулся к повару.
- Сажай на крапиву! - поддержал Кухта, отрезая Удовико путь к отходу.
Старшины стали окружать перепуганного повара, но, на его счастье, появился комиссар Филин:
- В чем дело?
- Вот не нравится им супец мой... - пятился повар под защиту комиссара.
- А вам самим? - спросил Филин.
- Не пробовал...
- А вы попробуйте.
- Да "ружье" он свое потерял, товарищ комиссар, - пояснил Черношейкин и подал повару ложку с супом.