Плоды просвещения?
Мне всегда нравились маленькие дети, потому что они неуклюжие и в процессе кормления постоянно роняют на пол еду, а поскольку в мои обязанности по дому входит поддержание чистоты полов, это очень выигрышная ситуация для всех. Ведь что может быть хуже (или лучше) неряшливого ребенка?
Особенности строения моего челюстного аппарата помогают мне наиболее эффективно сметать с пола остатки вкусной еды. Выдвинутая нижняя челюсть, как совок, подбирает кусок с пола, торчащий в сторону зуб подхватывает его сбоку, а если при этом я использую технику глубокого дыхания, то результат можно сравнить с действием мощного пылесоса, только, в отличие от него, я не создаю никакого шума.
Как я уже говорил, я могу питаться овощами, а когда у нас в саду поспевают яблоки, для меня это прекрасный способ утолить ненасытный голод, который я испытываю почти постоянно. Когда наступает яблочная пора, я съедаю от десяти до пятнадцати плодов в день. Но моя самая любимая еда — это, конечно же, мясо. Обычно я его потребляю в виде сухого собачьего корма, и меня это вполне устраивает. Я знаю, что некоторые собаки едят корм только в размоченном виде, но я спокойно ем его сухим. Я могу есть все, что угодно, и в каких угодно количествах, но при этом я очень редко наедаюсь так, чтобы мне скоро снова не захотелось есть. У Толстого есть еще одно произведение, которое называется «Плоды просвещения» (он так много писал, что удивительно, когда же он находил время на еду). Может быть, пост и воздержание и способствуют достижению просветления, но, как по мне, я скорее променяю грядущее просветление на порцию хорошей еды сегодня. Надеюсь, Лев Николаевич, ты меня простишь.
Новая жизнь
Говорят, что дети в корне меняют жизнь, но я не понимал, насколько верно это утверждение, до тех пор, пока это не случилось. Узнав, что Кристина беременна, я предположил, что она родит нескольких щенков. Однако потом я понял, что за один раз на свет может появиться только один детеныш. В течение нескольких последующих лет двое сыновей Тима и Кристины стали для меня превосходным дополнительным источником белка — благодаря своей неуклюжести за столом. Вместе с тем я полюбил их гораздо больше, чем просто источник пропитания.
Первым на свет появился Кейси. Родился он дома, и Кристине помогала наша акушерка Уинни (которая, кстати сказать, была от меня без ума). Я тогда еще не понимал, что обычно собаки не присутствуют при рождении человеческих детенышей. Для меня все казалось естественным, и лишь намного позже я узнал, что большинство людей рождаются в больницах, в окружении незнакомых людей, куда не пускают ни кошек, ни собак.
Новорожденный «щенок» долго не подавал голоса, а лишь смотрел на нас распахнутыми от удивления глазами. Я понял, что отныне мой священный долг — охранять это маленькое существо до конца своих дней. К тому времени я уже принял решение никогда не убегать из дома, но теперь я был полон решимости хранить данное себе обещание.
Примерно в то же время, когда у нас случилось прибавление семейства, мы с Тимом и Пэтом в последний раз ходили на рыбалку. Тогда я еще не знал, что это будет в последний раз, но когда я увидел, как Тим помогает отцу выбраться из машины и ведет его к каменистому берегу реки, нагретому жарким августовским солнцем, я понял, что Пэт едва держится на ногах, и вспомнил старину Сида. Я видел, с каким трудом ему дается каждый шаг.
Мы просидели на берегу почти весь день, но Пэт даже и не пытался рыбачить, хотя я мысленно всем своим собачьим сердцем умолял его подняться на ноги, войти в воду и забросить пару раз удочку просто так, только для того, чтобы восстановить заведенный во вселенной порядок. Я бы даже проспал ему очередную небылицу о себе — только для того, чтобы ощутить сладость момента, когда все мы вместе и заняты любимым делом.
Сидя на берегу, Пэт обнял меня и с силой прижал к себе. Оказавшись в его объятьях, я почувствовал то, что, должно быть, чувствовал Тим, когда был маленьким мальчиком. Я не отличаюсь сентиментальностью, но было чрезвычайно приятно ощущать на себе его могучую руку. Я буквально чувствовал, как внутри него все звенит от любви, которая была слишком большой для его слабеющего тела. Прижимая меня к себе, Пэт как будто говорил, что я и его собака тоже. До чего же это было приятно!