— Говорят, если роженица от бремени трудно разрешается, нападает на неё тоска и горячка. Ребёночка к себе не подпускает, может и придушить от тоски, али сама в петлю залезет.
— Упаси Род…
Нянька Чернавка прогнала досужих боярынь да девок. Да и грешно про роды вспоминать, коли сыночек уже во дворе на лошадке гарцует. Села старая нянька подле кровати царицы, стала опахалом махать. Заряна веки смежила. Снится ей сон среди бела дня, как сидит она с сыном Ванечкой на лавке, в ладушки играет. Только Ванечка уже не мальчик и не отрок, а юноша. И входит в горницу девушка красоты необычайной, берёт Ванечку за руку и ведёт к двери. И Ваня встаёт покорно, на мать и не смотрит, идёт за девушкой, и вот уже скоро за ними затворится дверь. Хочется Заряне крикнуть: «Куда ты, постой, сыночек!» А он оглядывается и улыбается: «Не бойся, матушка, я уже не маленький. Всю жизнь в царских палатах не усидеть». Плачет царица во сне, но сын её словно не слышит. Повторяет Заряна: «Куда ты, сыночек!». А девушка красоты необычайной отвечает вместо него: «За молодильными яблоками. К дереву на остров Буян. В дереве том сила всей земли. Корнями гнездится в бессмертном подземном огне, вершиной восходит высоко-высоко, теряясь светло в вышине, изумрудные ветви в расцвете уводит в бирюзовую вольную даль. И знает веселье, и знает печаль».
День-другой проходит, поят сонную Заряну отваром одолень-травы. Развешивают в горнице сушёную траву репейника. Всё делают боярыни и девки дворовые, чтобы легче Заряне стало. И вправду, на какое-то время удаётся царице очнуться, открыть глаза. Иной раз узнает она и Чернаву, и Ерошку. А больше всех о Ванюше говорит, зовёт сына к себе, кудрявую его головку слезами поливает. А кудри каштановые у Вани уже не детские. Завитки крупные, жестковатые. Мужской волос, как у Прошеньки-кузнеца. И глаза такие же серые, с солнечными искорками, что таятся вокруг зрачка. Не похож он на Змея Огненного, но и на царя Выслава не похож. Рядом с братьями его не поставишь.
Вот уже второй месяц от рождения сына на исходе. Ванюша ростом перегнал уже не только мать, но и отца. Дядька Ерошка смеётся: «Царевич вырос всем на радость. Сметливый, любопытный, крепкий, рассудительный. В драку первым не полезет, но от боя не бежит. Умён, но старшим не перечит. Дружбу ценит, но к зелену вину не тянется. Не болтлив и не хвастлив. Опора отцу, отрада матери».
Всё так, и даже царь Выслав, похоже, смягчился или смирился с тем, что растёт в их дому сынок. С одним смириться трудно: жена сохнет, чахнет, да и сам весь коростой покрыт. Народ за спиной шепчется, что царскую семью Огненный Змей проклял за то, что не пожелали ему отдать младшего сына. Часто теперь заходит Выслав в горницу к супруге, но почти всегда видит её спящей или дремлющей. Сидит рядом с её постелью сын Ванюша, гладит мать по руке и обещает разыскать Огненного Змея, отобрать у него молодильные яблоки, а самого жизни лишить. И думает Выслав: «Отчего бы мне Ивана Змеевича не отправить на остров Буян?».
— Тяжко тебе будет в моей стае, не всё человечье от себя отринул.
Волчий Пастырь, голова которого была скрыта под рогатой шапкой, а на плечи был наброшен плащ из густой шкуры матёрого волчищи, смотрел на Незвана с укоризной. А в чём была вина Незвана? В том, что не он себе проклятье выбрал, в том, что не потерял память, в том, что не мог нападать на людей и резать скот?
— И в тучу тебе обращаться рано, не сможешь ты небесных овец пасти, уж больно резв и живёхонек, — продолжал Волчий Пастырь.
— Отпусти, отче, — попросил Незван.
— Вот что…
Волчий Пастырь хоть и любил всякого в своей стае, а Незвана жалел пуще других.
— Отпущу, коли найдётся тот, кому ты нужнее, чем мне будешь. Быть тебе оберегом и слугой для малого дитяти. Уж такая доля, видно. Своих младшеньких братьев не донянчил, чужого будешь охранять.
Глава 3
Сборы царевича были недолгими, но слёзными. Честь по чести царь издал указ: «Всяк должен сыну моему Ивану-царевичу оказывать почтение, помощь и уважение. Оружием, конём, рублём, полатями, добрым обедом и советом. Препятствий его подвигу не чинить, но и войском не пособлять. Нарушивший бит будет нещадно, поддержавшему — награда царская обеспечена». Этот указ орали глашатаи на всех посадских площадях и ярмарках, что обеспечило спокойствие Заряне, совершенно не желавшей отпускать сыночка.
— Мал ещё, два месяца от роду, всяк на его месте титьку кормилицыну доит, — сокрушалась Заряна, не поднимая головы от подушек.