Когда они кончили, приятель Иванова посмотрел на часы и, заметив, что еще рано к должности, спросил, не задерживает ли его, и, получив отрицательный ответ, закурил сигару.
— Кстати, Иванов: чем решено у вас дело этой вдовы с родственником Петра Петровича? — спросил он.
— Ничем еще, — отвечал Иванов, — большинство, кажется, против нее; но я подаю свое мнение: хочешь прочитать?
— Пожалуйста!
Иванов подал несколько только что исписанных листов, и приятель его принялся читать. Он читал молча; но по его лицу Иванов угадывал и место, которое он прочитывал, и впечатление, производимое на него чтением. Иногда он сурово сдвигал брови, иногда приподнимал их выразительно и немного выдвигал губы, как будто хотел сказать: «Вот оно что!" Иногда он улыбался, как улыбаются любимому ребенку, когда он немного зашалит. Прочитав бумагу, он подал ее Иванову.
— Дело чистое и правое, — сказал он, — ты иначе и поступить не мог; но, знаешь, немного резко высказано: видно, что ты писал его не совсем спокойно. Тут надобно действовать осторожно. Ты знаешь, что Петр Петрович против него; он здесь силен, а на тебя и без того, кажется, дуется...
— За то, что я не езжу его поздравлять с праздниками. Тем лучше: это выведет нас из ложных отношений. Я терпеть не могу, когда мне дружески жмут руку и в то же время подставляют ногу, чтобы я споткнулся.
— Скажи, пожалуйста, что тебя рассердило сегодня?
— Вздор! — отвечал Иванов. — Отчего ты не был вчера у Р***?
— Лень было: часов до десяти занимался, устал и для отдыха начал читать; потом, с чаем, с книгой, в халате и с сигарой, мне было так хорошо, что я решительно не понимал, зачем ехать на вечер, где, я уверен, встретишь скуку.
— И еще кое что хуже скуки. Ты знаешь Тамарина?
— Видал. Не глуп, кажется, да из праздношатающихся.
— А ничего не знаешь о его отношениях к Вареньке Имшиной?
— Решительно ничего! Тамарин в свое время, говорят, имел успех, да к Имшиной это относиться не может... А что?
— Этот Тамарин, должно быть, страшно самолюбив, и не знаю чем, а, вероятно, Имшина оскорбила его. Язык у него злой и хоть кого так срежет. Вчера вечером ему вздумалось позабавиться над Имшиной: он над ней смеялся, делал какие-то намеки и сконфузил ее, бедную. Хорошо, что при этом были только я да Мари Б***.
— Не знаю! Ничего не знаю! — задумавшись, отвечал пришедший господин.
В это время чья-то лошадь мелькнула мимо окон и остановилась у подъезда. Через минуту вошел Островский. Иванов был знаком с ним только по встречам в обществе; поэтому приезд Островского немного удивил его; но, разумеется, он не дал этого ему заметить.
— Здравствуйте, князь! — сказал он, идя ему навстречу.
— Ба! Вы уже встали и, кажется, за делом! Я сегодня рано выехал и воображал, что всех, как Тамарина, застану чуть не в постели.
— Я встаю рано, — отвечал Иванов. — Угодно сигару или папирос?
Островский сел и закурил.
— Я к вам с просьбой, сказал он, — сегодня концерт одной приезжей певицы, слышали вы?
— Да, слышал! Говорят, плохо поет.
— Может статься, да зато прехорошенькая. Я взялся раздавать билеты; помогите, пожалуйста.
— Раздавать я не берусь, потому что никого сегодня не увижу, а для себя возьму.
— А вам угодно? — спросил Островский, обращаясь к приятелю Иванова.
— С удовольствием, — отвечал тот.
Островский вынул билеты, получил деньги, показал, что еще много осталось нерозданных, и разговор на минуту перемежился.
— Да вот к кому всего лучше обратиться с вопросом, — сказал приятель Иванова. — Ведь вы давно здесь живете, князь?
— И не спрашивайте! Приехал на полгода — живу шесть лет. Это только я могу делать такой вздор! А что вам?
Иванов немного смешался. Ему, кажется, вовсе не хотелось сделать Островского участником предыдущего разговора.
— А с Тамариным нынче только познакомились? — продолжал его приятель. Островский усмехнулся.
— Помилуйте! Мы с Тамариным вместе выпущены из школы, вместе несколько лет выезжали. Я с Тамариным сходился чаще, нежели рюмка с графином. Голова отличная, язык острее английской бритвы, сердца меньше, чем у меня наличных денег. А женщины от него без ума... оттого, что он с ними обходится как ребенок с игрушкой.
— Вот об этом-то и речь, — продолжал приятель. — Не знаете ли вы, в каких отношениях он прежде был с Имшиной?
— А! С Варенькой? Это старая история. Лет пять назад Тамарин жил в деревне по соседству с ними. Ну знаете, в деревне девочка-то в него и влюбилась, да так, как только в состоянии влюбляться одни провинциальные барышни. Ну, просто ночи не спит и похудела. Тамарин сюда переехал, и ее мать сюда привезла. Что ему здесь делать с ней? Тут Имшин подвернулся; Тамарин просто себе на уме: он ей посоветовал или так холодность показал — смотрим: она и вышла за Володю. Но уж тут положительного я ничего не могу сказать, не думаю ничего дурного об их отношениях, решительно ничего; но знаю, что тут маленькая страстишка была; впрочем, Тамарин скоро уехал отсюда... Однако ж я заболтался с вами, а у меня еще семьдесят билетов. До свидания, господа!