Первые удары, нанесенные войсками армии на флангах, имели успех. В начале июля были освобождены от белочехов Сызрань и Бугульма. Одержанные после продолжительных неудач победы вселили бодрость и уверенность в войска. Они почувствовали твердое управление со стороны нового командования и с нетерпением ждали известий из-под Самары, где несколькими днями позже должен был последовать главный удар.
М. Н. Тухачевский еще 9 июля выехал из штаба армии в Симбирск, чтобы на месте уточнить обстановку, ускорить сосредоточение главной группировки и непосредственно руководить ее наступлением. Но здесь случилось непредвиденное. Наступление на главном направлении так и не состоялось. Вновь была оставлена Сызрань.
Когда утром 10 июля Тухачевский прибыл па станцию Киндяковка, в его служебный вагон явился адъютант Муравьева. Михаил Николаевич узнал от него, что командующий фронтом также прибыл в Симбирск и намерен лично руководить операцией, что с собой он привел часть Казанского гарнизона. Тухачевский вызывался для доклада на штабную яхту комфронта «Межень», стоявшую у во л ясского причала.
Направляясь к Муравьеву, Михаил Николаевич еще не знал, что тот изменил революции и по заданию ЦК партии левых эсеров поднял мятеж. Между тем Муравьев определенно рассчитывал найти в Симбирске поддержку со стороны бывшего офицера Тухачевского и войск его армии. С этим он в немалой степени связывал надежды на успех мятежа. И пока все шло по задумап-пому плану. Утром на митинге командующий фронтом выступпл с горячей речью перед красноармейцами. Прикрываясь фальшивыми словами о защите родины и революции, он убеждал красноармейцев в том, что для спасения России необходимо снова объявить войну Германии и заключить соглашение с белочехами. Ему поверили.
То, что произошло позже, а также разговор между Тухачевским и Муравьевым можно воспроизвести по воспоминаниям самого Михаила Николаевича и рассказу очевидца событий Б. Н. Чистова *.
Муравьев встретил М. Н. Тухачевского на верхней палубе яхты, где был накрыт стол. Однако Михаил Николаевич отказался от предложенного угощения и держался официально. Тут же он приступил к докладу об обстановке в полосе 1-й армии, изложил свои выводы и вы-дни пул возражения против плана наступления и недопустимых методов управления войсками, применяемых командующим фронтом.
Чтобы сохранить бблыпую достоверность и еще раз дать представление о характере М. Н. Тухачевского, приведем отрывок из его рапорта, который он писал на имя Муравьева, но не успел закончить в связи с неожиданным вызовом. При состоявшейся встрече Тухачевский и доложил устно содержание рапорта.
«Хотел еще вчера начать наступление всеми силами, но броневому дивизиону было Вами запрещено двигаться, а поэтому наше наступление на Усолье и Ставрополь велось лишь жидкими пехотными частями. Совершенно яевозможно так стеснять мою самостоятельность, как это делаете Вы.
Мне лучше видпо на месте, как надо дело делать. Давайте мне задачи, и они будут выполнены, но не давайте рецептов — это невыполнимо... Армии, согласно уставу... получают только эадачи и директивы самого общего характера. Даже приказания армиям избегают давать. Вы же командуете за меня и даже ва моих начальников дивизий.
Может быть, это было вызвано нераспорядительностью прежних начальников, но мне кажется, что до сих пор я не мог бы вызвать в этом отношении Вашего недовольства...»
Как видим, молодой командарм, только что вступивший в должность, не побоялся открыто высказать непосредственному начальнику свои справедливые претензии. Делал он это без всяких недоговорок, в совершенно определенной форме. Отстаивая свои права в принципиальных вопросах, он ни в коей мере не задумывался о возможных неприятных для себя последствиях. Так поступал Михаил Николаевич всегда, на протяжении всей службы в Красной Армии.
Конечно, не всем нравилась в Тухачевском такая прямота. Если О. Ю. Калнин, Г. И. Благонравов, И. М. Ва-рейкис, а в последующем В. В. Куйбышев и М. В. Фрун-не видели в ней принципиальность и смелость и эа это еще более уважали Михаила Николаевича, то некоторые усматривали в этом гордыню и «непочтение к начальству». И не прощали. Это далеко не облегчало службу
М. Н. Тухачевского. Прямота и бесхитростность, а главное, неумение и нежелание приспосабливаться часто осложняли его отношения с начальниками, делали беззащитным в житейских делах, давали повод говорить о его излишней самоуверенности, высокомерии, тщеславии. Однако те, кто знал Тухачевского близко, в своих воспоминаниях утверждают обратное.