Так же прямо, а иногда и резко высказывался М. И. Тухачевский в отношении своих оппонентов при полемике но принципиальным вопросам в теоретических работах. И здесь он спорил с открытым забралом, меньше всего заботясь о том, чтобы не нажить себе недоброжелателей. Может быть, Михаил Николаевич был и не всегда прав, по взгляды свои отстаивать умел, не боялся пойти и против признанных авторитетов, и против общепринятого мнения.
«Воинственность» в отношениях с начальниками и в научной полемике уживалась в М. Н. Тухачевском с удивительной тактичностью в обращении с подчиненными и зависящими от него людьми.
Вот и теперь доклад командарма явно не понравился Муравьеву. Он выслушал Тухачевского с деланной усмешкой, затем примирительно сказал: «Ваш доклад,
ваши тревоги и ваши выпады против меня уже неуместны. Введу вас в курс начавшихся новых исторических событий. Брестский мир разорван. Война с Германией стала фактом. Немцы заняли Оршу и наступают на Москву. Совнарком колеблется: капитулировать ли перед кайзером или начать революционную войну с Гермапией. В этот час мы с вами должны принять ответственные решения, диктуемые нам любовью к родине. Под нашим командованием самые надежные войска. Давайте вместе подумаем, что нам предпринять...» Потом Муравьев пытался оправдать высадку англичан и американцев в Мурманске и на Дальнем Востоке. Он утверждал, будто бы она проводилась в предвидении организованного отпора немцам в России, а спровоцированный на восстание чехословацкий корпус является авангардом объединенных сил Антанты.
Тухачевский не знал, насколько правдиво сообщение Муравьева о войне с Германией. Левые эсеры недавним убийством немецкого носла Мирбаха действительно хотели спровоцировать эту войну. Но из разговора о планах «спасения» России Антантой Михаил Николаевич понял, куда гнет Муравьев. Чтобы вынудить изменника на открытое признание в предательстве, Тухачевский с завидной выдержкой возразил против сделанной оценки обстановки.
«Если война с Германией — факт, — отвечал он, — то наш с вами долг нанести сокрушительный удар по белогвардейцам и белочехам, разгромить их прежде, чем на Волге появятся «союзники», и тем самым обезопасить тыл Красной Армии» К И тут же предложил обсудить разработанный им новый план наступления на Самару. Тогда Муравьев, отбросив дипломатию, повел игру в открытую: «Поручик Тухачевский, вы же русский дворянин! Обещаю вам любой ответственный пост в войсках, которые я оргапизую на Волге, объединив Красную Армию с чехословаками» 18. Очевидно, он был совершенно уверен, что недавний подпоручик гвардейского Семеновского полка не может не согласиться с его предложением. Поэтому, не ожидая ответа, он предложил Тухачевскому имеете отшлифовать уже заготовленный приказ частям чехословацкого корпуса. Тем самым он как бы подчеркивал, что вопрос решен и дальнейшие объяснения не нужны.
Приказ Муравьева гласил: «От Самары до Владивостока всем чехословацким командирам! Ввиду объявления войны Германии приказываю вам повернуть эшелоны, двигающиеся на восток, и перейти в наступление к Волге и далее на западную границу. Занять на Волге линию Симбирск — Самара — Саратов — Балашов — Царицып, а в североуральском направлении Екатеринбург и Пермь. Дальнейшие указания получите особо. Главнокомандующий архмии, действующей против германцев, Муравьев» 19.
Таким образом, Муравьев окончательно раскрыл свои карты — он открывал фронт интервентам. Тухачевский невольно оказался посвященным в планы заговора. Он прекрасно понимал, чем может теперь кончиться для него отказ от соучастия в мятеже, когда он стал прямым свидетелем измены. Но это не поколебало его ответа на предложение о предательстве: «Нам не о чем более гово-» рить. Вы — изменник!»
Муравьев тут же приказал арестовать Тухачевского. «С сумасшедшими, горящими глазами, — писал Михаил Николаевич, — Муравьев после ареста заявил мне: «Я поднимаю знамя восстания, заключаю мир с чехословаками и объявляю войну Германии» К
Изменник посадил Тухачевского в свою автомашину и увез на станцию, в бронедивизион, на который рассчитывал опереться при захвате власти в Симбирске. В дивизионе он выступил перед красноармейцами и, бессовестно обманывая их, заявил, будто бы Тухачевский и Симбирский Совет хотели незаконно арестовать и расстрелять командира их дивизиона. Расчет предателя оправдался. Возмущенные красноармейцы потребовали немедленно расстрелять Тухачевского. Однако Муравьев, очевидно, еще надеялся склонить Михаила Николаевича на свою сторону — если не уговорами, то страхом смерти — и оставил его в вагоне под охраной латышских стрелков и двух бронемашин. Сам же с бронедивизионом вступил в город, подъехал к зданию Симбирского комитета партии и губисполкома.