М. Н. Тухачевский бежал в августе 1917 г., воспользовавшись предоставленной пленным прогулкой вне лагеря. Перехитрив охрану, он вместе с товарищем по каземату скрылся из-под надзора и выбрался из города. После многодневных голодных, полных неожиданностей скитаний по Германии они вышли к швейцарской границе. Но тут наткнулись на немецких жандармов. Крепкий физически, необычайно выносливый и ловкий, Тухачевский сумел бежать от преследователей. 18 сентября Михаил Николаевич перешел швейцарскую границу.
Между тем в лагере спустя месяц после побега, когда Тухачевский был уже в России, пленные отслужили по нему панихиду. Недоразумение произошло в связи с сообщением швейцарской газеты о найденном на берегу Женевского озера трупе русского, умершего от истощения. Почему-то решили, что это Тухачевский,
Я
В Берне у русского консула Михаил Николаевич получил необходимые документы для возвращения на родину. Но от России его отделяли две линии фронта, между которыми с востока и с вапада была зажата Германия. Пришлось добираться кружным путем — через Париж, Лондон, Скандинавию.
В Париже Михаил Николаевич оказался не только без гроша в кармане, но и одет далеко не по-столичному. На фотографиях того времени он походил на мумию и был страшно оборван. Но осанка, как всегда, прямая, независимая. Таким и явился он в русское посольство. Его при-цял военный атташе граф А. А. Игнатьев, впоследствии генерал-лейтенант Советской Армии, автор известной книги «Пятьдесят лет в строю». Покоренный мужеством и романтической судьбой молодого офицера, атташе проявил особое участие в его делах и помог как можно быстрее отбыть на родину.
16 октября 1917 г., за десять дней до Октябрьского вооруженного восстания, М. Н. Тухачевский прибыл в Петроград. Совсем не та была столица, что три года назад. Да и название новое — Петроград вместо Санкт-Петербург. Тогда столица была праздничной и нарядной, охваченной восторженно-националистическим угаром, подогретым царским правительством в связи с начавшейся войной против Германии и Австро-Венгрии. Хозяевами на столичных проспектах были верноподданные самодержавию и воспылавшие патриотизмом буржуа. Теперь в Зимнем уже не было царя, а часы на здании Городской думы на Невском отсчитывали последние дни Временного буржуазного правительства. Центральный Комитет партии большевиков 10 октября принял решение о вооруженном восстании. Столица была по-военному суровой, грозно бурлила перед последним, решающим революционным натиском петроградского пролетариата. Хозяевами на ев проспектах стали рабочие, революционные солдаты и матросы.
В Петрограде Михаил Николаевич прежде всего явился в казармы своего гвардейского Семеновского полка, находившегося на Юго-Западном фронте. Теперь в них размещались резервисты. После короткого отпуска он 20 ноября прибыл в полк. Здесь Михаил Николаевич встретил братьев Николая и Александра. Тухачевский принял командование 9-й ротой. В документах штаба он стал именоваться Тухачевский 1-й К
ГЦГВИА, ф. 2584, on. 1, д. 8001, л. 79.
С народом
К моменту возвращения М. Н. Тухачевского в Россию в армии произошли большие перемены. В Инголыптадт доходили о них слухи. Однако многое оказалось для Михаила Николаевича неожиданным. Солдаты не отдали ему чести. Теперь это было не принято. Но встретили фронтового офицера, бежавшего из плена, с уважением и нескрываемым интересом, хотя и настороженно. После революции офицеров в полку осталось немного. Некоторые бежали на юг к Каледину и Корнилову. Другие притаились в Петрограде, выжидая, как развернутся события.
Тухачевского, офицера хотя и строгого, но демократа по натуре, не шокировала вольность обращения к нему солдат. Он и раньше был с ними прост, относился уважительно и по-командирски заботливо, за что неизменно пользовался их любовью. Он «не гнушался знакомством с солдатами даже в те проклятые времена, когда офицеров и солдат разделяла глубочайшая пропасть», — писал о Тухачевском один из его сослуживцев по Семеновскому полку, в то время старший унтер-офицер, П. Д. Рябов 5. Вот и теперь солдаты признали его «своим» и вскоре избрали командиром роты.
Новые порядки в армии Михаил Николаевич воспринял как неизбежное веяние революции. Но никогда не сомневался в том, что, какими бы ни были внешние формы отношений между начальником и подчиненным, они должны строиться на основе жесткой воинской дисциплины. Кадровый военный, он не представлял иных порядков в армии, так же как не мыслил государства без регулярной армии. Но пока он пе спешил высказывать свои мысли, больше прислушивался к полемике других — как офицеров, так и солдат, старался разобраться в том новом, неизведанном, что несла с собой революция.