– Дядя Ваня, а ты научишь меня лепить свистки из глины? – спросил Миша.
– А как же, конечно научу, – потрепал мальчика по кудрявой голове Иван.
– Я выласту и стану мастелом как ты.
– Это почему же как я, а не как дедушка или дядя Дима?
– А они не умеют лепить свистки из глины, а делают только галмошки.
– Веский довод, – улыбнулся Иван. Хотелось засмеяться детской непосредственности, но смеяться, кашлять и глубоко вдыхать ему было нельзя, начинала болеть грудь.
Лодочника братья нашли без труда. Он вначале от всего отказывался, а когда Николай с Дмитрием на его же лодке отвезли нападавшего подальше от берега и указали на камень, что прихватили с собой, то лодочник сразу во всём сознался. Остальных уже брала полиция.
В этот же вечер дворник со двора, где жили Карелины, шепнул дворнику управляющего о том, что по приказу брата Насти, трое бандитов за хорошие деньги избили Ивана. Эта весть дошла до Насти. Брат Насти, перехватив дворника, дал ему денег и тот доложил Насте, что Ивана убили бандиты. Настя в начале, забилась в истерике, а затем на неё напала апатия. В этом состоянии её посадили со служанкой в карету и отправили, как посоветовали врачи, за границу.
Иван поднялся с постели через два месяца. Карелины знали, что Настю увезли за границу лечиться, но не знали, какой её снабдили перед этим информацией. Иван выздоравливал и надеялся на встречу с девушкой. Ему хотелось выполнить Настину просьбу, и молодой мастер продумывал всевозможные варианты внутреннего наполнения гармоники. А тут пришла весть о том, что дедушка совсем плох. Иван решил ехать к деду. Николай и Дмитрий наняли ямщика. Иван взял с собой недоделанную гармошку, некоторые инструменты и сел в повозку.
– Зачем гармонь с собой берёшь? – спросил Дмитрий.
– Не знаю как долго я там задержусь. Чтоб дело не стояло…– ответил Иван.
– Это правильно, – поддакнул глава семейства.
Дедушка Митрофан был совсем слаб. Бабушки Степаниды уже не было, и он сам превозмогая слабость, топил печь. Дед и внук обнялись и расцеловались. Иван хотел заставить дедушку Митрофана лечь в постель, но тот за упирался и, кряхтя сел за стол.
– Ну, давай, внучек, рассказывай – чему ты в городу научился. И чего тебе из шорной науки пригодилось?
– Да всё, дедуль, пригодилось и бабушкина наука тоже.
– Неужто всё? – удивился дед. – Неужели в гармонию хомут запихали и как-то его там приспособили? Шучу, конечно. Но ты рассказывай, рассказывай, мне всё интересно.
– В гармониях, дедушка, как и в твоих лошадиных доспехах всё есть и кожа, и металл разный, и древесина, и материя. Ты учил меня со всем этим работать, учил. Вот и пригодилось, только более тонкие да чувствительные из них детали приходится делать.
– Ты смотри-ка! Значит, не пропала моя наука? – обрадовался дед.
– Конечно, не пропала…
– А ты знаешь, внучек. Я ведь тогда, когда к тебе ребята на ярмарке подходили, я их узрел, а тебе не сказал об этом и вида не подал. Посмотрел на них и ничего в них плохого не увидел. Побоялся я тогда их и тебя спугнуть, дал время поговорить. А оно, вон как вышло.
– Спасибо, дедуль. Спасибо, что сказал, – у Ивана навернулись на глаза слёзы.
– Как я отойду к Господу, сразу из деревни не уезжай, поживи малость, подумай. Родные стены они силу душе дают. От чего далёк был, так сразу всё приблизится и образуется. Душе в деле побольше свободы давай. Она всё соткёт, всё направит. Дома побудь. Слышишь!?
– Слышу дедуль. Обещаю, что не уеду сразу… Только ты так не говори, ещё поживёшь. Хочешь, я тебя отсюда в Саратов заберу, вместе жить будем.
– Спасибо внучек. Спасибо. Говорят, что доброе слово лечит. Только оно меня не вылечит, а вот к Господу, к Степаниде моей отойти поможет. Я её недавно во сне видал. Стоит она значит с этим быком Милордом. Помнишь такого?
– Я его, дедуль, всегда помню.
– Стоит она, эдак Милорда по шее гладит, смотрит на меня и улыбается. Ничего не говорит, а просто улыбается и всё. –
Митрофан немного помолчал и продолжил.
– Знак это мне Степанида подаёт. Говорит она мне этим: «Заканчивай, Митрофан, свои земные дела и иди к нам, а мы уж тут тебя встретим.
– Рано к бабушке собрался, дедуль.
– Не рано, а в самый раз. Сегодня на дворе 1865-й год идёт. Стало быть, мне без малого девяносто. А ты говоришь – рано. В самый раз. Ты молодой, тебе этого не понять. А что приехал, это хорошо, это правильно. А теперь помоги мне повернутся к стенке и лечь на бок.
– Я сейчас, дедуль, сейчас помогу.
Только Иван стал деда к стенке лицом поворачивать, глядь, а он и обмяк весь, преставился.