– Вы не курите, что ли? – спросила Инна. – Вам не мешает, что я курю?
– Нет, нет, нисколько. Я сейчас закурю, просто хочу с чаем, – придумала Лиза. – Я люблю с чаем курить.
Скоро принесли чай с распаренными кипятком остренькими листочками мяты. Чай был горячий; Лиза вспомнила сегодняшнее утро и попросила лед. Она смотрела, как кубики замерзшей воды быстро тают в прозрачной высокой стеклянной кружке и белый мятный пар мешается с белым табачным дымом. Ей нравился сладкий аромат тлеющей сигареты, и она подула на медленно затягивающийся пеплом зажженный конец, чтобы он снова разгорелся. Лиза расстроилась, что никогда не курила, и тут же решила непременно начать курить. Она стала ждать, пока чай остынет, слушая Иннин рассказ о муже, летнем отдыхе и незнакомых Лизе людях. Скоро Лиза потерялась в именах Инниных подруг и перестала слушать. Она согласно кивала и смотрела мимо Инны в окно.
На улице шел несильный дождь, превративший блеклый выцветший осенний московский день в хмурое ненастье. Лизе это понравилось – все стало ярче, обрело очертания и больше не растворялось в осеннем матовом свете, как утром. “Буря, – вспомнила Лиза, – скоро грянет буря”. Она подула на затухающую сигарету и втянула в ноздри запах вкусного дыма. В этот момент за окном прошел Тьерри.
Само по себе это не было удивительным: ведь он тоже должен был ее искать. Она проснулась не там, где заснула, – в другой стране, в другой жизни, – и должна найти путь назад. Возможно, ей все это снилось и в действительности она спит в своем доме в Марракеше, а потом проснется и пойдет завтракать в сад, удивляясь своему странному сну. “Как быстро Тьерри пришел в мой сон, – подумала Лиза. – Ищет меня, тревожится. Нужно сказать ему, что я здесь, и мы оба проснемся и вернемся домой”. Лиза встала рывком и, схватив плащ и сумку, бросилась к выходу. Она не успела попрощаться, объясниться, извиниться, а просто выскочила на улицу и побежала в ту сторону, куда прошел Тьерри, пытаясь не потерять его желтую куртку в серо-черной московской толпе.
Лизе приходилось лавировать среди тесно шедших по улице людей. Встречный ветер сдувал дым разгоревшейся сигареты ей в лицо, и оттого чуть кололо глаза, но Лиза не бросала сигарету: она верила, что сигарета еще пригодится, и держала ее словно фонарик, прикрывая ладонью от мелкого дождя.
“Эта сигарета приведет меня куда нужно”, – решила Лиза. Она не стала задумываться над тем, куда ей нужно. Сейчас главное – догнать Тьерри, а потом можно будет затянуться, вдохнуть в себя подслащенный дым, чтобы он наполнил ее легкостью, как гелий – воздушные шарики. Она поднимется в небо и улетит обратно в свою жизнь.
Поняв это, Лиза на мгновение остановилась и рассмеялась от радости, что нашла путь назад. Она вдруг поняла, что до сих пор несет плащ в руках и потому вся мокрая от дождя.
Лиза надела плащ и двинулась дальше, отыскивая Тьерри глазами, но желтая куртка пропала, и сейчас перед ней были лишь темные спины и купола капюшонов. Лиза рванулась вперед, расталкивая мешающих ей людей, но Тьерри исчез – растворился в безразличии Театральной площади. “Нельзя было останавливаться, терять его из виду, – огорчилась Лиза. – Он, должно быть, спустился в переход”. Она побежала вниз по ступенькам в тускло освещенный туннель, что вел к гостинице Метрополь, пробираясь среди спешащих навстречу, поднимающихся из перехода людей. Лиза ударялась в чьи-то плечи, отталкивала чужие локти и наконец спустилась в кафельное подземелье.
Она встала на носки, пытаясь найти желтую куртку мужа, и ничего не нашла. Сигарета сломалась, зажженный конец обломился, и завитки табачных кудряшек свисали из коричневой трубочки. “Теперь не улечу, – расстроилась Лиза. – Останусь жить здесь, в переходе. Никогда не вернусь к себе. Но ведь должен же быть путь к себе. Нужно кого-нибудь спросить”.
Она решила выбросить обманувшую ее сигарету и, оглядевшись, нашла мусорный бачок рядом с висящим на стене телефоном.
– Никуда ты меня не привела, сладкая сигарета, – сказала Лиза табачному обломку, выбрасывая его в урну, – сплошное вранье.
На стене перехода над телефоном висели приклеенные объявления о съеме квартир, поисках работы и других потребностях. Вперемежку с ними висели другие объявление – с предложениями возможностей. На одном – выцветший лист печатной бумаги – Лиза прочла: ПРОШЛЫЕ ЖИЗНИ, КОРРЕКЦИЯ КАРМЫ. САША . Чуть ниже был напечатан номер телефона, для чего-то дважды. Нижняя часть листа была нарезана на вертикальные полоски бумажной бахромы, на каждой из которых бежали вниз мелкие цифры Сашиного номера. “Вот что мне надо, – решила Лиза. – Позвоню ему и спрошу, что делать. Как попасть обратно, в прошлую жизнь”.
Она еще раз посмотрела на объявление и удивилась: номер начинался с нуля. “Ошибка, – решила Лиза. – Не соединится”. Она нашла на захламленном всякой ненужностью дне сумки необходимые монеты, опустила их в прорезь старого аппарата и стала нажимать кнопки.
Пока Лиза слушала пустые гулкие гудки телефона на другом конце провода, она заметила, что люди в переходе движутся неравномерно, приливами: толпа то редела, теряя куда-то людей, то вдруг становилась гуще и шла потоками, темными сгустками мокрой одежды без лиц. Будто открывали и закрывали заслонку, за которой люди ждали, пока их пустят в переход. Лиза не успела этому удивиться: у нее в ухе щелкнуло – подняли трубку.
– Слушаю вас, – сказал Саша.
Лиза уже не ждала, что ответят, и оттого растерялась. Она молчала, не зная, что сказать.
– Говорите, – попросил Саша; у него был вялый, чуть глуховатый, но приятный низкий голос. Словно ему было неинтересно.
– Я ищу путь обратно, путь к себе, – сказала наконец Лиза. – Мне обязательно нужно.
Саша молчал.
Лиза подождала, потом, испугавшись, что он пропал, исчез, спросила:
– Вы здесь?
– Это вы здесь, – ответил Саша. – А я тут.
Провод неожиданно заполнился легким потрескиваньем, словно в Лизином ухе зажгли веселые бенгальские огни. Это было щекотно и приятно.
– Я не знаю, что со мной будет, – сказала Лиза. – Что со мной дальше случится.
– Я тоже. – Сашин голос стал звонче, и потрескиванье пропало. – Я – по прошлым жизням, а вы спрашиваете о будущем.
Он замолчал, и Лиза немножко послушала наступившую тишину. Затем Лиза сказала:
– Простите, я имела в виду, как прошлые жизни влияют на нынешние. Я хотела узнать, почему происходит то, что происходит.
– У вас общий вопрос или вы хотите узнать что-то конкретное? – Сашин голос на мгновение пропал, растворившись в потрескивающем статике, и сразу вынырнул обратно, заполнив собою Лизино ухо. – Мне на конкретные вопросы отвечать легче. Спросите о главном, что вас тревожит.
“Нужно спросить о главном, – решила Лиза, – а то ему станет со мною неинтересно и он уйдет, как ушел Тьерри, или накурится гелия и улетит, как Азиз на воздушном шаре. Только о главном”.
– Я смертельно больна, – сказала Лиза, – я скоро умру. Меня нельзя спасти. За что это? Я не хочу быть ответственна ни за что, что я делала в других жизнях. Я и в этой-то не хочу ни за что отвечать.
– Детей не нужно было резать тогда в Хорезме, и жили бы сейчас спокойно, – ответил Саша. – Натворят бог знает чего, а потом звонят, удивляются: за что это? Вот за то самое.
Он шумно вздохнул, расстраиваясь людской забывчивости о совершенном в прежних жизнях.
Лиза затаилась, пытаясь вспомнить себя другую. Она закрыла глаза, но под веками лишь плыла пустота – без образов и воспоминаний. “Как он все это знает? – удивилась Лиза. – А я и не помню”.
– Детей? – спросила Лиза. – Я кого-то резала в прошлой жизни?
– И не в одной, – заверил ее Саша. – И не в одной.
Они оба замолчали, и тишина сразу разлилась в проводе гулкой пустотой, словно талая вода. Талая вода всегда тяжелее обычной, и наступившая тишина тоже была тяжелее молчания – плотная, безвоздушная, почти ощутимая на ощупь. В такой тишине было трудно дышать.