– Да зачем мне к вам ехать, когда я – Одинцова? – настаивала Лиза. Она присела на корточки и погладила кошку. – Я по мужу Одинцова, – решила пояснить Лиза. – Мой муж – космонавт Одинцов, он сейчас на космическом корабле.
– Да какая вы Одинцова?! Какой космонавт?! – закричал доктор Билибин. – Никольская вы и не замужем. И не были никогда. Передо мной ваша история болезни лежит, сами анкету заполняли. Что вы дурака валяете, Елизавета Павловна? Вам о серьезных вещах надо думать, анализы-то у вас ой какие неутешительные. – Он шумно, недовольно вздохнул и сказал: – Значит, так: жду вас после двух, приезжайте с вещами, мы вас, скорее всего, сразу госпитализируем.
Лиза послушала прерывистые гудки, заполнившие трубку, затем положила ее на место. Она пошла на кухню, и кошка пошла за ней, крутясь под ногами, мешая и слабо мяукая. Маленькая миска у раковины блестела вылизанной пустотой. “Нужно ей молока дать”, – решила Лиза. Она включила электрочайник и вынула из холодильника молоко. За окном проплыл воздушный шар с оранжевой надписью Africa Ciel . Лиза не помнила, откуда она знала это название.
По телевизору шло глупое ток-шоу, и Лиза обрадовалась – можно не думать и позволить пустоте чужих слов заполнить себя. Она не решалась отпить чай и медлила бросать в кружку принесенные кубики льда. Лиза старалась слушать, что говорят на экране, но мысли пробирались откуда-то снизу и вспыхивали в мозгу острыми колючками. “Значит, я – не жена космонавта Одинцова? – удивлялась Лиза. – А как же наша с ним жизнь? Звездный городок, тренажеры? Невесомость? Безопорность? Безразличное равновесие? Неужели все это раздавило земной тяжестью или даже чем-то еще тяжелее?” Кошка легко, пружинисто вспрыгнула ей на колени, потерлась о служившую пижамой длинную майку с надписью “сорренто” и, свернувшись пушистой спиралью, заснула. От нее пахло животным теплом и уютом.
Лиза потрогала кружку с мятным чаем, взяла с блюдечка голубоватый кубик льда и, закрутив его пальцами, словно юлу, бросила в зеленый кипяток. Она смотрела, как он тает, думая, что, может, все-таки поехать в больницу, и в эту секунду телевизор щелкнул, на секунду погас, и затем изображение появилось вновь: молодой диктор в новостной студии смотрел ей в глаза с экрана.
Лиза ему кивнула, и диктор заговорил: – Экстренный выпуск новостей. Центру Управления полетами удалось установить связь с космонавтами орбитального космического корабля СОЮЗ. Напоминаем, что связь ранее была потеряна в результате аварии на корабле и последовавшей разгерметизации двух отсеков. У нас в студии находится представитель Центра управления полетами Виктор Иванович Костюков. Мы просим его прокомментировать ситуацию с кораблем союз.
“А я ничего и не слышала про аварию, – подумала Лиза. – Когда же это? Должно быть, ночью случилось”. Она слушала грузного, плохо выспавшегося Костюкова без особого интереса, зная теперь от доктора Билибина, что к ней это не имеет отношения: ведь она – никакая не Одинцова. Костюков говорил о серьезности ситуации и попытках ее исправить. Затем он сообщил, что – по просьбе экипажа – участникам полета предоставлена возможность обратиться к своим семьям, поскольку они не знают, сколько продлится связь. Костюков повернулся от камеры и для чего-то повел рукой, как делают женщины в медленном русском танце. Изображение дернулось, и экран заполнили зернистые точки, сквозь которые сперва тенями, а потом все явнее и явнее проступили мужские лица: это были космонавты. Их было плохо видно.
– Мы благодарим Центр за возможность сеанса связи с нашими семьями, – сказал один из них, – в настоящее время идут работы по восстановлению герметизации, но мы не знаем, сколько это продлится. Связь может прерваться в любой момент, и мы не знаем, когда она восстановится. Поэтому члены экипажа хотели бы обратиться к своим семьям. Я, командир корабля Патронов, хочу передать своей жене Наде, что люблю ее и наших детей, Валю и Юру, и попросить у нее прощения за нелегкую судьбу жены космонавта.
Он обернулся к молодому мужчине с длинным лицом слева от себя и кивнул.
Тот взглянул на Лизу через миллионы парсеков веселыми наглыми глазами и заговорил:
– Я – главный пилот корабля союз, Роман Одинцов. Положение и вправду серьезное, но настроение у экипажа бодрое, и управление пилотируемыми системами корабля проходит в штатном режиме. Я надеюсь, что в эту минуту моя любимая жена Лиза слушает меня и верит, что я обязательно вернусь. Мне очень нужна твоя вера, Лиза, – попросил главный пилот. – Помнишь нашу любимую песню – “ Вернись в Сорренто” ? Жди меня, Лиза, верь, и я вернусь.
Экран вдруг погас, зазернил серыми точками и стал шипеть, словно плюнули на горячее. Лиза ждала, когда вернется лицо ее мужа, но вместо него появился диктор, который бодро объяснил, что связь с космонавтами потеряна, и пообещал телезрителям новую информацию в ближайшем выпуске новостей. Затем телевизор выключился сам собой, и Лиза решила его не включать: она была потеряна и не знала, кого спросить, что происходит в ее жизни. Кто она? И кто ее муж?
В глубине квартиры прозвонил телефон, затем замолк. Лиза притаилась, ожидая, позвонят ли снова. Было тихо, лишь кошка чуть сопела во сне. Лиза переложила ее на диван, взяла кружку с почти допитым чаем и понесла ее мыть на кухню. В кружке звякал не до конца растаявший осколочек льда.
Телефон зазвонил снова, и Лиза решила подойти – а вдруг это из Центра управления полетами, новая информация? Вдруг ее соединят напрямую с Романом и он будет говорить ей об их любви, вися над земным шаром высоко-высоко, далеко-далеко?
Лиза подняла трубку и стала слушать.
– Але? – спросил высокий прерывающийся мужской голос. – Chérie, c’est moi.
– Что? – не поняла Лиза. – Кто это?
– C’est moi, Thierry, – пояснил голос. Затем помолчал и добавил по-русски: – Это твой муж, Тьерри.
Лиза боялась поверить: а как же ее муж-космонавт? Или Тьерри и есть ее настоящий муж? Конечно Тьерри, решила Лиза, ведь он дозвонился, нашелся, а тот – нет. Тьерри вернулся, и теперь наступит полная ясность, с резкими определенными очертаниями, как облака в небе Африки. Он заберет ее отсюда домой, где ее ждут фонтан в саду и Азиз на воздушном шаре.
– Где ты? – спросила Лиза. – Я тебя везде ищу, не могу найти. Я проснулась в другом месте и не понимаю, как вернуться.
– Знаю, знаю, – успокоил ее Тьерри. – Ты должна найти дорогу назад. Должна отыскать.
– Как? – Лиза посмотрела на стену напротив, словно ожидая найти там ответ. – Как? Я потеряла твой номер телефона и не знаю, как тебе позвонить. Я не знаю, где тебя искать.
Ей показалось, что Тьерри улыбнулся: она любила его улыбку. Она любила только его, и никого другого.
– А почему ты говоришь по-русски? – спросила Лиза. – Ты же француз. Француз?
– Француз, француз, – заверил ее Тьерри. – Cherie, ты помнишь наш уговор: если мы потеряемся, то встретимся в одиннадцать утра на Понт д’Авиньон. Приходи туда.
– Я не знаю пути, – ответила Лиза. – Не знаю, как туда добраться.
Она ждала, что Тьерри ей объяснит.
– Нужно найти, – весело сказал Тьерри. – Путь на мост – это и есть путь к себе.
Она не помнила, где ее сумка: вчера, вернувшись домой, положила куда-то, и сумка исчезла, растворилась в гулком пространстве пустой квартиры. Лиза обыскала все комнаты и прихожую, но не могла найти сумку. Разбуженная ее возней и переворачиванием диванных подушек кошка недовольно зевала и, протяжно мяукая, повсюду таскалась за Лизой, стараясь помочь. Когда Лиза находила давно и, казалось, безнадежно потерянные вещи – черный полупрозрачный чулок под кроватью, старый и окончательно забытый лифчик за тазиком в ванной, изящный золотистый чехол для мобильного телефона на холодильнике, кошка начинала играть этими вещами, делая вид, что на них охотится. Она несколько раз поймала и загрызла пыльный чулок и, оставшись довольна, улеглась на него, прижимая лапой к полу.