Гром за дверьми быстро обратился в подобие издевательского хохота, и опять-таки никого там наш скорый гонец не застал: из лощёновского угла доносился тихий невнятый шёпот на старославянский лад, собственный его закут зиял рядом пуст и отверст, и лишь чей-то серый плащ на вешалке уныло разводил в недоумении рукавами, как безжалостно покинутое по осени на опустошённом огороде ни на что уже не пригодное пугало.
23
Последняя незадача, впрочем, только прибавила ему уверенности в том, что пора уже наконец выбираться на чистый воздух; перевязавши как следует по-походному кроссовки, он подтянул выше пупка портки, застегнул до упора «молнию» на гимнастической курточке и, стащивши долой с крюка тёплую клетчатую кепку, отправился решительно вовне.
Дорога в мир была для него куда как коротка, благо жительствовали они с недавних пор вместе с женою — то есть сегодня уже и без неё — на цокольном этаже, под которым оставался разве полуподвал с книжным складом на месте выселенной пекарни. Но и этот краткий отрезок он ещё не поспел пройти до конца, как уже кое-что начало проясняться: подле лифта в тесном парадном застыл в бодрой стойке парнишка из квартиры напротив, гонявший по полю мяч в молодёжном составе «Спартака», на чье беззаботное молодечество Ваня-Володя глядел теперь с сочувствием как на собственный вчерашний день; вместо проходного пожелания здоровья он вдруг пожаловался, что его мало не сшиб с ног «Котосон», несшийся как угорелый на велике.
— Давно это было? — будто заправский следователь, вопросил Ваня-Володя.
— А когда я разминку на дворе делал... Да уже с час тому.
— Что-нибудь говорил?
— Ничего... ничего особенного... Погоди: сделал круг по площадке и ухнул вон через арку, а пока набирал скорость, крикнул — точно, крикнул зачем-то, что тебе, дескать, низко кланяется.
— Гад,— сурово рассудил Ваня-Володя и уверенно шагнул вперед в парадняк.
24
На пороге он в последний миг приостановился, чтобы верно определить направление погони: отсюда в разные стороны расходилось три одинаково торных пути, куда запросто мог сигануть его последний обидчик, первым из трёх беглецов — жены, покоя души и денег, — намеченный для поимки. Как раз на перекрестии их через дорогу переправлялась ватажка немолодых женщин, предводимая высоченным залысым дядькою, широким взмахом десницы, будто полководец преодолением естественной преграды, руководивший совсем в общем-то не хитрым передвижением.
— Здесь мы и остановимся, — неожиданно тонко возгласил он, располагая своих послушных спутниц полукругом; но стоило Ване-Володе лишь слегка приглядеться к их лицам, как он тотчас же принуждён был сменить первую цель охоты. Тут отчетливо пахло женою! Он не мог сразу определить в точности где, но явственно неподалеку: то ли по их же Подколокольному в крайнем доме, именовавшемся среди своих «Телешовским», где помещалось городское общество охранителей памятников, либо же наискось вверх по пригорку, но тоже не далее полуверсты, в здании Исторической библиотеки, видал он не однажды мельком нескольких из них, — главное, что те, несомненно, сопутствовали Вере в образовательных прогулках по городу или скучноватых краеведческих вечерах, на которые она против воли частенько прибирала с собою супруга. Теперь же он прямо под ложечкою ощутил сосание, что через них-то и ведёт к ней самый надёжный, хотя наверняка тоже петлистый путь.
25
Между тем его невольные провожатые столпились прямо под домом с тринадцатым нумером — колокольнею, давшей имя всей улочке, — в подножии которого некий неуёмный рукосуй вывел анилиновыми красками целый зверинец: гусыню, поросёнка, лису и прочую человекообразную живность из мультфильмов, на челе их поместив ещё губастого верблюжонка, прямо в висок изображению которого впивался живой чёрный кабель расположившейся внутри гальванической печи. Ваня-Володя под этим несчастным чудищем и пристроился, чтобы хорошенько слышать рассказчика и наблюдать его ведомых, но вместе с тем самому высовываться поменьше.
— Тут у нас наилучшая точка отсчёта, — заявил путеводитель и пояснил несколько попространней: — Направо рядом Подколокольный переулок втекает в площадь бывшего Хитрова рынка, и как она ни изменилась внешне, внутри вычиненных фасадов сохранились доселе почти что полностью все её прежние дома. На самом углу стоит трактир «Каторга»; наискось стрелку Свиньина переулка с Петропавловским занимает так называемый «Свиной дом», петропавловская часть коего звалась ещё отдельно «сухим оврагом», а свиньинская — «утюгом»: это была самая, пожалуй что, знаменитая московская ночлежка. Здание напротив заключало в себе некогда два трактира — «Пересыльный», облюбованный нищими да барышниками, и «Сибирь», посещавшуюся ворами, скупщиками краденого и прочими им подобными катами. В глубине участка по Хитровскому, ныне Максима Горького переулку, в старинной усадьбе Лопухиных было ещё лежбище «раков» — портных, пропивавшихся дословно до положения риз и потом, не имея возможности из-за срамного вида выйти наружу, иглою зарабатывавших себе на новую одежку, укрываясь под нарами, аки рак под корягою.