Мне самому такой расклад не нравился, я любил женщин-вспышек. Но для начала можно было потерпеть, мне не хватало опыта и смелости. Я был зрителем в спектакле, который для меня заботливо организовал друг.
Ее звали Полина. Она училась на филологическом, дружила с книжками и носила толстые очки. Она была умна, что делало ее куда привлекательнее для Андрея. Они познакомились в баре, где ее подруга отмечала девичник. Полина – единственная приглашенная в брюках и с носом толще ниточки. Пока все фотографировались, она без конца поправляла блузку. Слишком откровенную для нее, как подумал Андрей. Он выждал пока все напьются достаточно, чтобы Полина по-английски вышла из бара. Нагнал ее у метро. Предложил подвезти.
– Спасибо, я как-нибудь сама, – капли дождя стекали по ее плохо накрашенному лицу.
– Номер хотя бы оставите? – она смущенно опустила глаза, отчего желание задушить ее перехватило его дыхание. – Пожалуйста.
Он мог быть таким обаятельным, таким милым. Она забила свой номер в его смартфон, он проверил. Недельная переписка, тянуть с этим тоже не стоило. Номер, конечно, одноразовый, без сведений. Он шутил, цитировал Оскара Уайльда. И вот оно, первое свидание.
Она никому об этом не расскажет, сама еще толком не верит. Наденет лучшее платье, неудобные сапоги на каблуке, единственные драгоценные серьги. Побежит к магазину, где он так предусмотрительно покупает воду. Приличный мужчина, в кои-то веки, готовый на романтические отношения без пошлости и ужимок. Ей, наконец, повезло. Она, наконец, дождалась.
Полина и Андрей сели в машину. Я стоял неподалеку, чтобы хорошо разглядеть, как он зажмет ей рот платком, пропитанным хлороформом. Мне стала жаль ее надежд, ее очаровательного романтизма. Через час мы уже были в том домике.
Быть наставником Андрею нравилось. Он с живым огоньком в глазах показывал мне свои инструменты, варианты пыток. Я гадал, что же такого сделала его мать, чтобы обречь весь женский род на сына-маньяка. Удивительно, ведь мы их всегда представляем ненормальными, которые сразу же бросаются в глаза. «Уж если бы я такого встретила, то точно бы поняла». Но в реальности психопаты и убийцы куда чаще самые обычные люди в самой обычной одежде с самыми обычными разговорами. До поры до времени, конечно.
Полине повезло больше других, с ней покончили через пару часов. Самым сложным для меня казалось уничтожение трупа. Но печка Андрея хорошо разбиралась с этой проблемой. Хотя, как оказалось, тело не сгорает целиком. Что-то он просто пускал по реке, которая своим бурным течением тут же уносила останки далеко.
Мы сидели в гостиной, пили виски у камина.
– Когда хочешь поехать за своей? – спросил у меня Андрей.
– Не знаю, может, на следующих выходных?
– Какие-то сомнения? – его внимательные глаза впились в меня, отчего по спине я почувствовал холодок.
– Ты уверен, что идея с рекой такая уж безопасная?
– Да, она длинная и активная. Даже если недалеко что-то найдут, никогда не смогут разобраться откуда это, – он поставил стакан на столик и закурил сигару. – Мой дядя был ментом, я хорошо знаю, как прятать улики, как оставаться незамеченным. И я хорошо разбираюсь в людях, – клубки густого дыма выпорхнули из его рта.
Мы замолчали. Я вспоминал Веронику все чаще, ее восхитительные формы, ее надменные глаза. Удивительно, как банальна моя тоска по ней. Пока мы были вместе ее красота мне опостылела, располневшее тело было противно. А сейчас, много месяцев спустя, я вспоминал все это с щемящим чувством. Я хотел вернуть ее любой ценой, но такой возможности у меня не было. Так мне казалось. Пока я не встретил Василису.
Прошло две недели после Полины, Андрей начинал терять терпение. Но мне совершенно не хотелось убивать и, что гораздо хуже, я не находил ни одной интересной девушки. Мы каждый день выезжали в концептуальные рестораны и захолустные кафешки, смотрели на брюнеток, блондинок, даже рыжих. Но нигде, нигде я не видел того огня, что однажды озарил меня на берегах российского юга.
Василису я присмотрел в библиотеке, куда отправился от скуки. Наверное, в наше время почти никто не посещает эту святыню, но мне нравилось пропитываться пыльным запахом и копаться в себе, склоняясь над потускневшими страницами. Я читал Бронте, когда мимо меня промелькнула изящная форма ее тела. Что-то внутри прострелило меня дробью, я уцепился взглядом за ее спину, пропадающую между стеллажами.