9.
Что ж. Разу уж с Опричниной покончили, а завершить не вышло, стало быть, поговорим о войне. Многие считают ее ненужной, но, думается, ошибочно. Это сейчас, с высоты всего, нам с вами известного, легко раздавать слонов, а ведь начинал ее Иван, по всем раскладам, в ситуации, сулившей только успех. И даже позже, когда стало ясно, что дело нехорошо затянулось, и даже на Соборе 1566 года, когда изучали вопрос, продолжать или нет, резоны продолжать были. До Люблинской унии оставалось еще немало времени, и никто не мог сказать наверняка, что магнаты Короны и Великого Княжества на сей раз сумеют договориться, а Литва сама по себе была противником посильным. Швеция тоже особых опасений не внушала. Старый Густав волею Божией помре, Эрик поляков и вообще католиков не любил, скорее, наоборот, и переворот 1568 года, - учитывая, что братья короля, Юхан и Карл, сидели в тюрьме, - тоже никак на тот момент не просчитывался. Да и в смысле привлечения ливонцев на свою сторону у царя имелись планы, еще до идеи с Магнусом. Об этом прямо говорит официальное предложение царя, сделанное в 1563-м Вильгельму фон Фюрстенбергу, экс-ландмейстеру Ордена: стать герцогом вассальной Ливонии, когда самозванец Кетлер, марионетка Польши,будет изгнан. Правда, дедушка (1500 года рождения), предложение отклонил, ссылаясь на преклонные годы, предпочтя жить как частное лицо в Любиме, а затем в Ярославле, последнее письмо откуда брату в Германию написал аж в 1575-м, сообщив, что «
не имеет оснований жаловаться на свою судьбу». Что для человека, по данным западных источников и рукопожатных историков типа г-на Радзинского, еще в 1560-м, сразу после взятия в плен, проведенного по Москве, забитого насмерть железными палками и брошенного на съедение хищным птицам, на мой взгляд, совсем недурно. Ага. Именно. Откровенно говоря, ставя себя на место Ивана, прихожу к выводу, что, пожалуй, узнавая о себе то, что узнавал он, я бы, пожалуй, озверел и круче. Вин своих он с себя, как мы знаем, не снимал, каялся, мучился, но вот облыжные обвинения его, насколько можно понять, вгоняли в ступор, и царь контратаковал. В беседе с английским послом, например, коснувшись Новгорода, поинтересовался: «А велико ли было милосердие короля Людовика XI, обратившего в пепел и тление свои города Льеж и Аррас? Измену жестоко наказал он. И датский владыка Христиан многие тысячи людей извёл за измену», - и я, честно, не знаю, чем было крыть сэру. Поскольку, в самом деле, Аррас, виновный примерно в том же, в чем и Новгород, после репрессий Людовика запустел на века, а его знаменитое гобеленное производство вообще умерло, а мероприятия Кристиана Датского в изменном Стокгольме вообще вошли в историю, как «кровавая баня». Двойные стандарты, как видим, существовали уже тогда, и царя, судя по всему, злили. Хотя поделать с этим ничего было нельзя. Фабрика лжи «Курбский» работала на всю катушку. А ведь известные слова Ивана: «И не по разу прощах, и не по два, и миловал, а все вотще» сказаны были неспроста. Прощал же таки! Уже в военное время, но еще до учреждения Опричнины был прощен пойманный при попытке перехода на сторону врага князь Глинский, дважды бежал, но дважды был пойман и оба раза прощен князь Иван Бельский; простили даже князя Фуникова, воеводу Стародуба, взятого с поличным при попытке сдать город неприятелю. Правда, однако, мало кого интересует, - и результаты подчас получаются гомерически смешные. Скажем, Костомаров (естественно, базируясь на писаниях Курбского) стращает читателя жуткой казнью в 1561-м Ивана Шишкина «