Чарующие похождения на танцы оставили неизгладимые следы в наших молодых душах. Танцы бывали во всех зонах, где жили студенты. И мы ходили во все зоны друг к другу на танцы...
На одном из вечеров Романек познакомился с русоволосой девушкой Зиной Хлоповой. Зикой, как ее звал Романек. Танцы были в зоне "Е", в которой жили журналисты.
Сколько восторгов выложил Романек передо мной в те долгие вечера наших бесед о жизни, о счастье! Но никогда еще не говорил столько нежных слов о девушках вообще и об этой девушке с факультета журналистики.
Романек любил и умел находить людей. И я невольно, как его друг, купался в теплых лучах славы и успеха Ивана Романова...
Вскоре Зина, окончив факультет, уехала в кемеровскую газету. Романек через год также окончил свой факультет и остался в аспирантуре. Они писали друг другу замечательные письма. "Мне хочется тебя обнять! Ведь не чужие мы друг другу. Иль не в тебе нашел подругу, любимую, сестру и мать!" писал Романек...
Однажды осенним солнечным днем Зина прилетела в Москву, чтобы быть свидетелем выходящей замуж подруги Гали. Зина позвонила и попросила Романька быть свидетелем от жениха на свадьбе.
Радости Романька не было предела! Тем более что он знал Илью, который учился курсом старше.
Едва ли не первый раз в жизни Романек надевал галстук, тщательно причесывался перед зеркалом, словно женился сам.
- Ты умеешь вязать эти проклятые галстуки? - спросил Романек.
- Конечно, - ответил я. - А ты распарился-то с чего? - спросил я.
- У меня предчувствие. Должно что-то произойти, - ответил Романек.
- Как же может быть иначе-то? Свадьба же, - ответил я. Романек рассеянно смолчал...
На свадьбе в кафе "Под интегралом" гостям, как обычно, было весело и "горько". Но, когда гости пришли к выводу, что им "горько" и от свидетелей, Зина поцеловала Романька так страстно и так долго, что в тот же вечер Романек предложил Зике руку и сердце...
* * *
Галя с Ильей укатили в отпуск, оставив маленькую свою комнатушку пустой.
На следующий день в той же комнатушке собрались идти в загс уже Романек и Зина.
Я не мог не быть свидетелем на свадьбе со стороны Романька. Свидетельницей со стороны Зины должна была быть сокурсница, которая собиралась подъехать прямо в загс.
Я пришел в комнатушку на пять минут раньше, и очень огорчился, что Романек опаздывает. Зина успокоила меня...
Мы стали ждать, сварили кофе. В окно, словно в зеркало, смотрелся солнечный день бабьего лета. Зина налила в кофе коньяку. Вскоре мы перешли на коньяк без кофе, выпили. Потом выпили еще. И еще...
Зина села ко мне на колени и зашептала:
- Ах, мой милый Ванечка! Ванечка! Ванечка!
Все во мне мутилось, крутилось, дыбилось. И не только от выпитого коньяка...
Романек пришел слишком поздно.
Предательство мое мы обсудили с ним на другой день.
- Мне будет очень жаль, если Зике с тобой будет плохо, - только и сказал Романек...
А я и в мыслях не мог допустить, что Зине со мной может быть плохо!
Мы верили в свою порядочность. Мы считали себя энциклопедистами, все и вся знающими наперед.
Мы думали, что мы правим бал!..
2. НА ДАЧЕ
Нет! Ты не прав, ты не прав, ты не прав!
Я сейчас чувством жизни, как никогда, болен.
Мне хотелось бы, как мальчишке, кувыркаться по золоту трав И сшибать черных галок с крестов голубых колоколен.
С. Есенин. "Пугачев."
Я ходил по дорожке вдоль озорных и веселых цветов "Невеста", когда мой сын, тоненький и загорелый, выскочив на крыльцо, неожиданно остановился.
- Папа, я себе недоволен, - сказал мальчик. Он и я ухмыльнулись.
- А собой ты доволен? - спросил я, принимая первую у малыша встречу с самим собой.
- Я доволен... собой, - неуверенно сказал сын.
- А чем же ты недоволен?
- Мама мне книжку не читает.
Я вошел в домик, который мы снимали на лето в Подмосковье. Домик был зеленый, с низкой крышей, как дорожный вагончик. И мне все время приходилось при моем высоком росте наклоняться при входе, чтобы не удариться головой о дверной косяк.
Зина лежала на диване, розовая и жаркая. Льняные шторы в огромных черно-зеленых цветах и листьях тяжело обвисали в душном, горячем полумраке комнаты. Она читала...
- Может, ты хочешь прочитать стишок? - повернулся я к сыну.
Он молчал, его белесо-серые, как у меня, глаза выражали недовольство.
- Мы займемся стишком завтра, - сказал сын.
- Хорошо, мы займемся этим вечером, - сказал я. - Теперь мы пойдем на пшеничное поле.
* * *
Сын скакал, держась за мою руку.
- Папа, если завтра - это завтрак, то обед - это сегодник?.. - звенел он, не останавливаясь. - Мама, мама, мы идем ловить кузнечиков!
- вдруг закричал он, вырвавшись вперед. Зина шла с бидоном керосина в руках, взопревшая от жары и тяжести. Слипшиеся волосы делали ее голову маленькой, несоизмеримой с телом.
- А я думала, вы идете встречать меня, - сказала она просто. - Ну, ничего, это не тяжело...
Я прошел мимо твердой, собранной походкой, видя ее уголками глаз.
Любви к Зине в моем сердце давно не было. Я не любил ни ее фигуру, ни ее губы, ни ее стан, образ жизни...
Воспоминание нового впечатления всплыло из памяти, словно опалило..
На поэтическом вечере я встретил черноволосую красавицу. Небольшого роста, с серыми глазами. У нее была такая фигура, от которой перехватывало дыхание...
Все началось просто - я нечаянно наступил ей на ногу, когда крутился вокруг модного поэта, чтобы показать ему свое "творчество". Известный поэт срывал аплодисменты. Она тоже крутилась вокруг модного поэта, чтоб сделать репортаж в газету. Она была фотожурналисткой.
И я нечаянно оттоптал ей ногу. Просто пятился назад, а было тесно.
- Простите, Бога ради! - воскликнул я, готовый сгореть от своей вины.
Но она была занята так, что только поежилась. Глазами, однако, стрельнула в мою сторону. Меня же просто поразила ее красота...
В тот же вечер я увидел ее по дороге на автобус. Она слегка прихрамывала.
Я догнал ее.
- Давайте понесу вашу камеру, - предложил я.
Она легко и просто согласилась.
- Может, пойдемте до следующей остановки? - спросил я. Совсем забыл, что она хромает и, спохватившись, что сказал, чуть покраснел.
- Пойдемте, - легко согласилась она, опять кольнув меня взглядом.
- Как вас зовут?
- Тоня.
Я чувствовал себя с нею легко. Она была так проста в общении и гармонична.
Я позвонил по телефону. Оказалось, что номер верен...
Была весна. Я пригласил Тоню в общежитие к другу. Никого не было. Бутылку вина мы выпили быстро. Шутили, смеялись...
- Я люблю тебя, слышишь! - шептал я.
Мы оказались на диване. Я задыхался, срывал с нее платье. Целовал ее губы, руки, шею. Она так была мне нужна...
Не помня себя, я вонзил в ее тело, дурманящее, нежное, теплое, свое огненное, жаркое. Она обмякла, застонала. Страшная, дикая сила захватила меня. Острый ее пот бил в ноздри, возбуждал, наполнял новой силой. Все больше и больше. И вдруг все вокруг раскололось, взорвалось. Меня словно опрокинуло, выбросило...
- Это же надо, чтобы жизнь зарождалась в таком безумстве, - пробормотал я.
- Такого счастья я не испытывала никогда, - прошептала Тоня. -Ты сумасшедший! Как я теперь на люди покажусь?
- Ничего, мы завтра купим новое, - сказал я.
- Как завтра? Я не могу, - заплакала Тоня.
Я тоже не мог. Я был женат...
* * *
- Папа! Папа! Поймай мне бабочку, вон ту, красноцветную! - кричал в стрекочущей, звенящей траве сын.
Мы сели у копны.