Смотрю я ближе,
Вижу дальше,
Не ослепит и яркий свет.
Я не лечу, как глупый вальдшнеп,
С открытым сердцем под дуплет.
Я, зная все свои потери,
Останусь щедрым,
Словно Русь.
И, время на минуты меря,
Скупей ничуть не становлюсь.
Иные у страны орбиты,
Но взлет ее у той межи,
Где у печальницы-ракиты,
Навылет пулями пробиты,
Солдаты держат рубежи.
ГОСТИ ИЗ ФРГ
Из чужой страны гостей
Экскурсовод
Провожал глазеть на стены-кручи.
Надо мною из былого тучи
Поднимались,
Застя небосвод.
Я стоял и в прошлое глядел:
Над Исковой молчали грозно башни,
Давний день,
Как будто день вчерашний,
Болью незабытою гудел.
«Юнкерсов» кресты опять в глазах.
Кажется, земля насквозь пробита
Бомбами.
Земля моя в слезах,
Кровью нашей русскою залита.
И совсем не кто-нибудь —
Отец,
Мой отец под дулом автомата!
Без промашки
Бьет в упор свинец,
Смерть-свинец немецкого солдата…
Я ни в чем туристов не виню,
Их тогда и не было на свете.
За отцов не отвечают дети.
Но и память не предашь огню.
ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ
Моих друзей негромкие дела —
Следы давнишние
На партизанских тропах
И всполохи березок на окопах,
Повыжженных снарядами дотла.
На месте боя
В реденьком лесу
Кипрея запоздалое цветенье,
Как будто их последнее мгновенье
Шагнувших
В огневую полосу.
Моих друзей негромкие дела —
Потухшего костра живые угли,
Они по виду только смуглы —
Хранят частицу горького тепла.
Озябший,
Угли приюти в ладонь,
Не только пальцам —
Сердцу полегчает.
Признаться, я и сам не чаял,
Что до сих пор
Хранят они огонь.
Моих друзей негромкие дела,
Как борозды,
Молчат в зеленом жите.
О, борозды!
О шуме не тужите,
Нам тихость ваша мудрая
Мила.
ЗВОНКИЕ КУПОЛА
КАЛИКИ ПЕРЕХОЖИЕ
Небо — куполом,
Иль вовсе непогожее, —
В пути-дороженьке калики перехожие.
Потешали молодецкую братчину,
В граде Киеве оплакали дружину
Князя Игоря.
И снова Русь былинная…
То не песня в поднебесье лебединая,
Перед бурей не птенцов скликают гуси — Взрокотали звончатые гусли.
Шли калики с песнями да плачами
По векам, как по ступенькам,
В стольный град
Заявились горемычные удачники.
Слушай гусельки
Кто рад и кто не рад!
Смерды слушали —
Душою приосанились.
А монахи да ярыжки прячут нос:
Чуть стемнело — к володыке,
Земно кланялись,
Спешно стряпали на вольницу донос.
И затеялось гонение на звончатые…
Только видано ль,
Чтоб песню на Руси,
Недопетую и вольную, прикончили?
Наши деды песню пронесли
Через все кресты
И все запреты,
Деды — безымянные поэты.
БЕЗЫМЯННЫЕ МАСТЕРА
То не лебедь выходила из реки
И вставала,
Белокрыла и легка, —
Возводили на Великой мужики
Церковь-крепость,
Словно песню, на века.
Поприладилась плечом к плечу артель.
На стене — сам бог и князь —
Мастеровой.
По земле идет играючи апрель,
Обжигает прибауткой ветровой:
«Ох ты, каменщиков псковская артель, Плитняков многопудовых карусель,
Балуй,
Балуй каруселькой даровой,
Словно не было годины моровой».
Не в угоду
Злым и добреньким богам,
Не заради, чтобы слава вознесла:
По горбатым,
По отлогим берегам,
Будто шлемы,
Подголоски-купола.