— Куда мне?
— В любую дверь входите, побыстрее он стоит всего две минуты!
Я повернул первую попавшуюся ручку двери и поднялся по ступеньке в вагон. Захлопнул дверь за собой. Раздался гудок. Вагон плавно двинулся вперед. Женщина на перроне подмигнула мне из-под козырька фуражки и исчезла из виду.
Я оглянулся. В большом купе я один. Сел на мягкое сиденье у окна. Под стук колес мимо проносились поля. Над головой металлическая полка — как раз для корзинки. Но я уже проголодался и решил прежде перекусить.
В корзинке оказалась тщательно закупоренная кукурузной кочерыжкой бутылка самогона, в чистой тряпке завернут кус копченого бекона, круг деревенской копченой колбасы, десяток вареных яиц, большая горбушка белого, пшеничного хлеба, баночка варенья, несколько крепких румяных яблок, с той яблони, что росла неподалеку от душевой. Я их уже пытался попробовать — твердые и кислые.
Отложив яблоки на потом, я разложил на маленьком столике у окна мятую газету, которая лежала на дне корзины, заодно обнаружив на дне и самодельный ножик, выточенный из сломанного полотна ножовки с ручкой из нескольких слоев синей изоленты.
Я легкомысленно начал с яиц и поплатился… Сухой желток колом встал в моем горле. Пару секунд я судорожно пытался этот комок проглотить, а потом раскупорил бутылку и сделал хороший глоток. Помогло! Самогон огненным шариком скользнул по пищеводу в желудок, унеся с собой коварное яйцо. Слегка под хмельком, я жевал бутерброд с беконом и меланхолично озирал проносящиеся мимо поля с поспевающей пшеницей. Сколько же мне ехать до города? И как, черт возьми, он называется?! Заморив червячка, я убрал продукты в корзинку, а саму ее поставил наверх на полку. Стук колес и покачивание вагона убаюкивали. Откинувшись на спинку диванчика, я задремал. Разбудил меня железнодорожный служащий, в черном пиджаке с блестящими медными пуговицами и в фуражке.
Поезд стоял. За окном яркие фонари. Уже вечер?
— Просыпайся, парень! Вагон сейчас откатят в депо! Здесь тебе не отель!
— А мы уже приехали?
Железнодорожник засмеялся.
— Полчаса как уже приехали!
Я выбрался на перон, держа в руке пиджак. Было свежо.
— Корзинку не забудь, соня!
— Спасибо, извините…
Я принял корзинку из рук железнодорожника и прошелся по перону, выложенному квадратными плитками до первого фонаря.
Здание вокзала находилось в полсотни метров. Светло — желтое, ярко освещенное огнями фонарей. Надев пиджак, я направился к нему. На перроне мне встретилось всего несколько человек — железнодорожник, спешащий куда-то, дядька с тележкой, покуривавший возле ярко-красной урны и полицейский. То, что этот рослый парень в темно синем мундире с блестящими пуговицами и в фуражке с лакированным козырьком — страж порядка — ясно было сразу. Спокойное-отчужденное лицо с цепким взглядом, короткая дубинка, зафиксированная на шнурке к запястью… Я направился к нему.
— Добрый вечер.
— Добрый вечер.
Полицейский мне коротко козырнул.
— Подскажите, пожалуйста, где здесь недорогая гостиница есть.
— Извините, а вы откуда приехали?
Полицейский уставился на мою корзинку.
Я растерялся. Ведь я не удосужился посмотреть на вывеску станции!
— Я у дядьки Мариуса работал… — проблеял я растерянно.
Полицейский неожиданно улыбнулся и, нагнувшись ко мне принюхался.
— Мариус самогон дал в дорогу?
— Дал…
— Идем, я через час сменяюсь — отведу в одно местечко. Там комнаты сдают недорого.
Петрус и Маркус нормально добрались?
— Нормально. Только Петрус в стельку пьян, а Маркусу досталось кнута.
Полицейский засмеялся.
— Как обычно! Меня зовут Петер, а тебя?
— Ивар.
Мы обменялись рукопожатиями.
Петер отвел меня в комнату в здании вокзала, где за столом прихлебывая чай из стакана в подстаканнике, сидел лысоватый полицейский и читал газету. Большущий черный телефон стоял напротив него, рядом с массивным настольным прибором. На вешалке висели два плаща и фуражка.
— Руфус, это — Ивар, он приехал из Валлерса. Друг Мариуса. Пусть посидит до конца смены, потом отведу, поселю к мамаше Эдне.
— Пусть. — Согласился Руфус и протянул руку.
— Руфус.