К ужину Эрика приготовила тушеное мясо.
— Когда твой друг приедет, скажешь что я больна.
— Эрика…
— Я все сказала!
Я не перечил.
Оставшись без работы, без подруг и без возможности покидать дом, моя любимая жила на нервах. Стала обидчивой и плаксивой. Про любовные игры пришлось на время забыть…
Черный лимузин въехал к нам во двор ровно в восемь вечера.
Петер сам был за рулем.
Он пожал мне руку и протянул увесистый сверток.
— Здесь салями и бутылка яблочного бренди из Конфландии.
— Ого, стоит попробовать! Спасибо!
Я пригласил его в дом.
Мы сели в гостиной у накрытого стола.
— А где же Эрика?
— К сожалению, разболелась.
Петер помрачнел на глазах.
— Неужели она меня боится? Разве я могу вам причинить что-то дурное?
— Она осталась без работы и из дома не может выходить.
— Почему?
— Она же теке, ты сам все знаешь!
— Она ошибается. Вот, посмотри!
Петер протянул мне книжечку с имперским тисненым гербом.
Я открыл ее и увидел фотографию Эрики.
Книжечка оказалась удостоверением Эрики Вандерис, тевтонки, проживающей в Виндобоне.
— Документ настоящий. Как видишь, подписан лично гауляйтером.
— Здорово… Мне бы такой…
Петер со смехом вынул из внутреннего кармана мундира еще две книжечки на мое имя и на имя Марики.
— Петер, это бесценный подарок!
— Да, с такими документами вы можете ездить по империи куда угодно. Вас примут на работу в любое имперское учреждение и на любое предприятие. Правда, таких тевтонцев с завоеванных земель называют в империи «трофейными тевтонцами», но пусть тебя это не смущает.
— Спасибо, огромное! Эрика! Эрика!
Я ворвался в спальню.
Эрика уже была на ногах. В руке мой пистолет.
— Что случилось?!
— Посмотри!
Я отобрал у нее пистолет и сунул в руки наши удостоверения. Она села на постель и просматривала книжечки, то и дело, поднимая на меня глаза, изумленные и неверящие увиденному.
— Это не подделка?
— Ты с ума сошла! Петер — заместитель гайляйтера! Теперь мы под защитой империи. Ты должна его поблагодарить.
— Неудобно, милый, я от него спряталась, а теперь прибегу целовать руки?
— Не надо целовать руки, но слова благодарности стоит сказать.
— Иди, я подправлю помаду и тушь.
Я вернулся к столу. Петер уже открыл бутылку яблочного бренди и разлил по рюмкам.
— Она сейчас придет.
— Ей лучше?
По глазам я видел, что ни в какую болезнь Эрики Петер не поверил.
Эрика вошла в гостиную в строгой черной юбке ниже колен и в белоснежной блузке с золотой брошью на воротничке.
Петер галантно поцеловал ей рука, а затем в щеку.
— Ты такой импозантный и важный. Как тебя называть теперь? — спросила Эрика.
Петер подал ей стул и улыбнулся по-свойски.
— Просто, как и прежде. Для тебя я Петер.
Мы выпили за Петера и его семью, за нас, опять за семью и детей.
Эрика оттаяла и на миг мне показалось, что вернулись прежние времена, те довоенные… Петер показал еще раз фотографии Дорис и сына.
Мы болтали оживленно, перебивая друг друга, в основном вспоминали общее прошлое. Я сомневался в том, что у нас будет общее будущее.
Петер — крупный имперский чиновник и мы для него не надлежащая компания.
Как оказалось у него имелись свои планы на наше будущее.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Примерно через неделю после визита старого друга, поздно вечером к воротам нашего дома подъехал грузовик. Я копался с пикапом в гараже и, увидев свет фар, подошёл ближе. У ворот стоял Петер, одетый в неприметный, черный комбинезон механика.
— Привет, Ивар.
— Привет… Ты что, уволился с работы?
Петер весело рассмеялся.
— С моей работы так просто не увольняют! Открывай ворота, дело есть.
Он подогнал грузовик к гаражу и заглушил мотор.
— В гараже кто есть?
— Никого.
Он взял меня под руку и увлек внутрь, до задней стены к верстаку под тусклой лампой.
— Нужно до завтрашнего утра сделать в кузове тайник, чтобы могли лежа поместиться человек шесть.
— В кузове? Это не возможно!
— Кузов будет заполнен ящиками поверх тайника, так что видно ничего не будет.
— Ты что будешь возить людей контрабандой? — засмеялся я. — Куда?
— Из гетто в Кардис, в порт.
Я не поверил своим ушам.
— Что?!
— Тише.
— Но это же…
— Имперское преступление и верная смерть! Знаю. Ты мне должен помочь.
— Но зачем?! Если найдут — то, расстреляют и нас и их! В гетто им ничего не грозит.