— Was willst du?/Чего надо?! — буркнул он на тевтонском, но сразу же узнал. — Ивар?! Ты чего это форму напялили? В армию забрали?
— Отец дома?
— Где ж ему быть? Ночью свинья опоросилась. Сразу двенадцать штук! Он в свинарнике сидит, воркует с роженицей. Довольный как именинник! Заходи, заходи!
Дядьку Мариуса я нашел в свинарнике. Он сидел на табурете и, просунув руку через загородку почесывал за ухом толстущую свинью, лежащую на боку.
Свинья похрюкивала, а у ее брюха тесно лежали маленькие поросятки, не отрывая пятачков от сосков.
Дядька Мариус смотрел на эту картину с любовью, словно на собственных деток.
— Доброго дня. С приплодом!
— А, Ивар! Какими судьбами?! Вспомнил про старика! Небось, оголодали там, в городе?
Через несколько минут мы уже сидели в доме за столом. Дядька Мариус наливал в стаканы самогонку на троих. Петрус уже хрустел маринованными огурцами.
Две женщины в серых платьях, в платках, туго облегавших головы, суетились у стола, выставляя все новые тарелки с едой: дымящаяся пшенная каша, копченая ветчина, вареные яйца, домашняя колбаса, ноздреватый, душистый хлеб большими ломтями нарезал сам Мариус. Выставив закуску и еду, женщины тут же удалились. Тихие и бессловесные как привидения.
— Ну, за встречу!
Мариус подал мне стакан.
Выпили. Закусили, как следует. Мариус разлил по второй. Петрус, к моему удивлению отказался.
— Его Дашка воспитала! — со смехом пояснил Мариус. — Хорошая баба — работящая да гладкая.
— Да, ладно. — Махнул рукой Петрус. — Мне на станцию надо ехать еще. Поболтайте пока без меня.
Он сделал себе здоровенный бутерброд с колбасой и вышел из дома.
— Понятливый… Какие новости там, в городе?
Как Эрика? Как девчушка?
Я рассказал про семью. После второго стакана стало жарко и аппетит прорезался что надо.
— Как ты в армию попал?
— Не в армию. Служу в департаменте гауляйтера, кручу баранку. Это Петер Кирш меня туда определил.
— Большой начальник стал Петер, а?
— Большой…
— Ты чего-то недоговариваешь. Раз приехал, то давай, рассказывай все на прямоту.
Я и вывалил все дядьке Мариусу: про теке, про гетто, про прячущуюся в моем подвале женщину с двумя детьми, про говнюка Готлиба. Только про наш с Петером «бизнес» умолчал. Это ж не моя тайна…
— Вон оно как поворачивается! — крякнул Мариус. — Круто, ох круто тевтонцы кашу заваривают! Кому только расхлебывать?!
— Помоги мне, Мариус. Приюти Леану с детьми. Ее тут никто не знает. Она же медсестра, в родильном отделении работала… Хорошая баба. Жалко мне их до слез!
— Так уж и до слез? — Мариус посмотрел мне в глаза. — Правда, жалеешь… А чего я этим скажу? Нашим из «Кайскирк»? Уже приходили пару раз, теке искали.
— Документы Петер сделает, что не теке она, а коренная из Виндобоны.
— Ага, документы… Только бьют то не по паспорту, а по морде!
— Худые они и бледные, не похожи на теке… Помоги, Мариус, нельзя бабу с детьми бросать на смерть.
— Да не уговаривай, помогу, конечно. Вы с Эрикой плохим людям помогать не будете. Чего там! Место найдем. Привози. Только как через посты провезешь?
— Об этом не волнуйся. Есть способ.
— Это хорошо. А на счет Готлиба поговори с Маркусом. Он его живо построит как надо, этого старого слизняка!
— Опасно это…
— Все опасно, Ивар. Жить опасно стало и напряжно! Представляешь, явился на прошлой неделе ко мне имперский чиновник с бумагой. Пересчитал всех свинок, всех кур и назначил налог натурой в пользу победоносной тевтонской армии, понимаешь?! План установил, козел безрогий, как ассорские активисты! Хоть самому яйца неси!
Я жевал вкуснейшую ветчину и слушал возмущенного налогами дядьку Мариуса. Чтобы я без него делал? Как мне повезло, что я с ним встретился в Виндобоне…
Петер сделал документы для Леаны, и я ее с детьми перевез на хутор в том же тайнике, в кузове на следующей неделе. При расставании Эрика и Леана обнявшись, поплакали.
— Я никогда не забуду, что вы для нас сделали… никогда… — шептала Леана, обнимая и меня тоже.
Через день, на ужин к нам заехал Петер. С новенькими погонами на мундире. Серьезный и бледный.