Ольга уже убрала со стола остатки ужина и растопила печь.
Я приоткрыл дверь в соседнюю, темную комнатку. Кроме полки деревянной вдоль стены и тазика с водой там ничего не оказалось. Даже окна не было. В лицо пахнул жар.
— Ого!
— Нужно раздеться и сидеть там, пока не запотеешь.
В моей памяти что-то шевельнулось, где-то на задворках сознания. Бывал я в такой бане! Но когда? Точно, не в Виндобоне!
Я снял мундир, повесил на деревянный колышек на стене, сел на табурет, стянул сапоги и опомнился.
— Ты будешь смотреть, как я раздеваюсь?
Ольга покраснела. Схватила со стены свой старенький ватник и бочком протиснулась к двери.
— Я выйду!
Я поймал ее за руку.
— Не надо. Просто отвернись и почитай книжку.
— Хорошо…
Сняв одежду и белье, я покосился через плечо.
Ольга сидела спиной ко мне с книгой в руках.
Я вошел в парилку, и горячий воздух окутал меня как одеялом. Дверь до конца не стал закрывать, чтобы хоть что-то разглядеть. Опустился на полку. Горячий воздух шел от камней, от задней стенки печки, а по ногам сквозило из двери. Поднял ноги на полку, и стало вполне комфортно. Деревянный грубый таз с водой рядом. Сунул туда руку. Вода нагрелась градусов до сорока. Бездумно зачерпнул ладонью воды и плеснул на камни.
Зашипело злобно и горячий пар поднялся клубом к темному потолку. Я зажмурился и прикрыл рот ладонью. Горячий пар обжигал нос, но мгновенно вызвал капли пота по всему телу.
— Ивар? — позвала меня Ольга.
— Да?
— Все в порядке?
— Даже очень хорошо! Где же мыло и мочалка?
Я потер обильно запотевшие плечи, потрогал затылок. Волосы на голове отросли уже прилично. Пора просить Петруса меня подстричь. Обнаружился у нашего «гнома» и такой дар. Стриг всю роту, и никто не уходил не довольным.
— Надо открыть отдушину, чтобы пар выходил.
— А где это?
— Встань на полку — в правом углу есть такая деревянная ручка…
Я встал на полку и едва не обварил уши паром. Дышать под потолком было решительно невозможно! Практически на ощупь нашел скользкую кривую деревяшку, потянул на себя и приоткрыл отдушину — отверстие на улицу.
Быстренько вернулся на полку и замер.
Через порог переступила Ольга. Белокожая и обнаженная. Она закрыла за собой дверь и наступила полная темнота.
— Мыло и мочалка на полочке.
— Ольга?
— Не вставай, я сама подам, а то ты можешь обжечься о камни.
Она села рядом со мной и тихонько вздохнула.
— Не надо плескать воды, когда дверь открыта — книги испортятся от влаги.
— Ага…
В моих глазах стояла картинка, как мгновенное фото. Худенькая, голая девушка на пороге парилки. Теперь она рядом, только руку протяни.
— Ты всегда купаешься в темноте?
— Если без пара то приоткрываю дверь.
— А…
— А дверь на улицу всегда закрываю на щеколду…
Щеколда там была мощная, следовало признать.
Все слова куда-то подевались. Было жарко, а еще я ощутил напряжение. Возбуждение прилило волной, и мое тело само реагировало на ситуацию.
Я зажмурился и мысленно сказал себе: «Я люблю только Эрику… Я только ее хочу!» Не помогло…
— Я тебе совсем не нравлюсь? — жалобно спросила Ольга. Ее рука коснулась моей потной груди и двинулась ниже…
Я поймал ее руку в районе пупка.
— Ивар…
Она прижалась ко мне грудью, животом… Ее губы неумело тыкались в мои.
«Господи! Она и целоваться не умеет!»
Внезапно я осознал, что обнимаю ее и целую крепко, до боли в губах…
Все произошло в жаркой темноте очень быстро…
Утром я вернулся в деревню, когда уже все выбрались из избы и покуривали во дворе, готовясь идти на завтрак.
Ночью приморозило как обычно. Было тихо, безветренно и дымки от сигарет и из труб печных тянулись вверх.
Меня встретили шутками и одобрительными возгласами.
— Наконец-то и Ивар попробовал ассорских курочек!
— Фельдфебель, ты — молодец!
— Хватит ржать! Где Карл? — одернул я их.
— Лейтенанта вызвали в штаб еще до рассвета. — Пояснил Петрус. — Расскажи, как там училка, хорошо старалась? Худые они всегда самые заводные!
— Пошли лучше завтракать.
Маргулис приготовил наваристую кашу с мясом.
Петрус очистил свой котелок и отправился за добавкой.
Я ел свою порцию и думал сразу о двух женщинах: об Эрике и об Ольге…
От каши шел пар и в глазах стояла парная и девушка переступающая порог. Тут же всплывало лицо Эрики с дорожками слез на щеках и ее шёпот: «Ты только вернись…» Я ощущал себя преступником… Каша в рот не лезла.