в шумящем изобилии
ромашек, мят
лежат,
о них забыли,
и спят
и спят.
БЬЮТ ЖЕНЩИНУ
Бьют женщину. Блестит белок.
В машине темень и жара.
И бьются ноги в потолок,
как белые прожектора!
Бьют женщину. Как бьют рабынь.
Она в заплаканной красе
срывает ручку как рубильник,
выбрасываясь
на шоссе!
И взвизгивали тормоза.
К ней подбегали тормоша.
И волочили и лупили
лицом по снегу и крапиве...
Подонок, как он бил подробно,
стиляга, Чайльд-Гарольд, битюг!
Вонзался в дышащие ребра
ботинок узкий, как утюг.
О, упоенье оккупанта,
изыски деревенщины...
У поворота на Купавну
бьют женщину.
Бьют женщину. Веками бьют,
бьют юность, бьет торжественно
набата свадебного гуд,
бьют женщину.
плечи, волосы, ожидание
будут кем-то растворены?
А базарами колоссальными
барабанит жабрами в жесть
то, что было теплом, глазами,
на колени любило сесть... »
«Не могу,— говорит Володька,—
лишь зажмурюсь —
в чугунных ночах,
точно рыбы на сковородках,
пляшут женщины и кричат!»
Третью ночь как Костров пьет.
И ночами зовет с обрыва.
Й к нему
Является
Рыба
Чудо-юдо озерных вод!
«Рыба,
летучая рыба,
с огневым лицом мадонны,
с плавниками белыми,
как свистят паровозы,
рыба,
Рива тебя звали,
золотая Рива,
Ривка, либо как-нибудь еще,
в обрывком
колючки проволоки или рыболовным крючком
в верхней губе, рыба,
рыба боли и печали,
прости меня, прокляни, но что-нибудь ответь.
Ничего не отвечает рыба.
Тихо.
Озеро приграничное.
Три сосны.
Изумленнейшее хранилище
жизни, облака, вышины
Лебедев 1916, Бирман 1941, Румер 1902, Бойко оба 1933.
ДИАЛОГ САН-ФРАНЦИССКОГО ПОЭТА
— Итак,
в прошедшем поэт, в настоящем просящий суда,
свидетель себя и мира в 60-е года?
- Да!
— Клянетесь ответствовать правду в ответ?
- Да.
— Живя на огромной, счастливейшей из планет,
песчиночке из моего решета...
- Да.
— ...вы производили свой эксперимент?
- Да.
Любили вы петь и считали, что музыка — ваша звезда?
Да.
Имели вы слух или голос и знали хотя бы предмет?
Нет.
Вы знали ли женщину е узкою трубочкой рта?
И дом с фонарем отражался в пруду, как бубновый
валет?
Нет.
Все виски просила без соды и льда?
Нет, нет, нет!
Вы жизнь ей вручили. Где женщина та?
Нет.
Вы все испытали — монаршая милость, политика,
деньги, нужда,
все, только бы песни увидели свет,
дешевую славу с такою доплатою вслед!
Да.
И все ж, мой отличник, познания ваши на «2»?
Да.
Хотели пустыни — а шли в города,
смирили ль гордыню, став модой газет?
Нет.
Вы были ль у цели, когда стадионы ревели вам «Дай»?
Почти да.
В стишках все — вопросы, в них только и есть что
вреда,
производительность труда
падает, читая сей бред?
Да.
И все же вы верите в некий просвет?
Да.
Ну, мальчики, может,
ну, девочки, может,
но сникнут под ношею лет,
друзья же подались в искусство «дада»?
Кто да.
Все — белиберда,
в вас нет смысла, поэт!
Да, если нет.
Вы дали ли счастье той женщине, для
которой трудились, чей образ воспет?
Да,
то ость нет.
Глухарь стихотворный, напяливший джинсы,
поешь, наступая на горло собственной жизни?
Вернешься домой — дома стонет беда?
Да.
Хотел ли свободы парижский Конвент?
Преступностью ль стала его правота?
Да.
На вашей земле холода, холода,
такие пространства, хоть крикни — все сходит на нет?..
— Да.
Вы лбом прошибали из тьмы ворота,
а за воротами — опять темнота?
Да.
Не надо, не надо, не надо, не надо, не надо,
случится беда.
Вам жаль ваше тело, ну ладно,
но маму, но тайну оставшихся лет?
Да.
Да?
Нет.
—
— ?..
Нет.
Итак, продолжаете эксперимент? Айда!
Обрыдла мне исповедь,
Вы — сумасшедший, лжеидол, балда, паразит!
Идете витийствовать? зло поразить? иль простить?
Так в чем же есть истина? В «да» или в «нет»?
— Спросить.
В ответы не втиснуты
Судьбы и слезы.