что он затмевал их своими достоинствами. Тяжело рас-
сказывать все бесчисленные .клеветы, кляузы и гонения,
тайно и явно воздвигнутые на человека. Человек дрожит
над временем, как скупец над златом, а необходимость
защищать собственную честь заставляет писать объяс-
нение на лукаво и бессовестно выдуманный рапорт или
донос». И далее о доносчике: «Бог с ним! Пусть бичует
меня. Опомнится авось и сам. Конь бьет и задом и пе-
редом, а дело идет своим чередом».
(Предисловие А. Полисадова к «Кругу поучений».
СПб, издание книготорговца И. Л. Тузова. 1885 г.).
Музыка была его отдохновением. И опять в трехголос-
ном древнеславянском песнопении слышалось ему эхо
грузинских древних народных хоров. И, может быть, —
думалось ему,—полифонные «ангелоподобные» хоры до-
неслись к нам не от греков, чье пенье унисонное, а от
грузин, а к тем — от халдов?
В 80-е годы Полисадов покровительствовал исканиям
неугомонного Ивана Лавропа, который изобрел особый
«гармонический звон в колокола», названный им с вы-
зовом «самозвоном», и взял фаната в свою обитель.
И не без влияния Полисадова графская семья Уваровых,
с которой он был близок, увлеклась изучением археоло-
гии Кавказа. По инициативе Уваровой в 90-х годах был
реставрирован храм Свети Цховели.
Неукротимый характер Полисадова сказался и в ре-
шительной перестройке собора.
Да и местоположение его в Муром было не-
случайным. Муром в те времена был духовной целлой
страны. При приближении Наполеона знаменитая Ивер-
ская икона была перевезена в Муромский собор на По-
саде. В память ее пребывания «каждогодно, 10-го сентяб-
ря» происходил крестный ход от собора вокруг всего
города. Иверская стала покровительницей Мурома. По-
сле возвращения в Москву в городе осталась живопис-
ная копия шедевра.
Но откуда взялась сама Иверская? Икона была приве-
зена в 1652 г. в Россию из Иверского монастыря, осно-
ванного братьями Баграгидами — Иоанном и Евсимием
в конце X в. Живопись на ней грузинского письма. Впол-
не понятно, что грузинский заложник был послан слу-
жить грузинской святыне. Ах, эта поэзия архивных спис-
ков, темных мест и откровений... И что бы я мог без по-
мощи моих спутников по поискам — владимирского архео-
графа Н. В. Кондаковой и москвича Б. Н. Хлебникова?
У меня хватает юмора понимать, что по прошествии
четырех поколений грузинская крупица во мне вряд ли
чачительна. Да и вообще, не очень-то симпатичны мне
юбители высчитывать процентное содержание крови.
Однако история эта привела меня к личности необыч-
ной, к человеку во времени. За это я судьбе благодарен.
Мамина родня жила во Владимирской области. К ним
я наезжал на каникулы. Бабушка держала корову. Когда
доила, приговаривала ласковые слова. Ее сморщенные,
как сушеный инжир, щеки лучились лаской. Ее родите-
ли еще были крепостными Милославских. «Надо же!»—
думалось мне. Из хлева, соединенного с домом, было
слышно, как корова вздыхала, перетирала сено, дышала.
Так же дышали, казавшиеся живыми, бревенчатые стены
и остывающая печь, в которой томилась крынка топле-
ного молока, запеченного до коричневой корочки. Зо-
лу заметали гусиным крылом. Сумерки дышали памятью
крестьянского уклада, смешанного со щемящим запахом
провинции. Мне, продукту города, это было уже чужим
и непонятно тянуло. О ставни по-кошачьи терлась сирень.
И вот в старинном доме с вековыми резными став-
нями, так похожими на бабушкины, муромский краевед
Александр Анатольевич Золотарев вдруг извлек из ар-
хива Добрынкина, хранителем которого он является, ру-
кописи, исписанные рукой Андрея Полисадова. Выцвет-
ший почерк его струился слегка женственными изыскан-
ными длинными завитками
Было от чего оцепенеть!
Меня не оставляло ощущение, что в истории все за-
кодировано и предопределено, не только в общих про-
цессах, но и в отдельных особях, судьбах. Открывались
скрытые от сознания связи. Опять было физическое
ощущение себя как капилляра огромного тела, называе-
мого историей. Есть поэтика истории. Есть созвездия
совпадений. Например, летом 1977 года, будучи в Яку-
тии, я написал поэму «Вечное мясо», в сюжете которой