Спешила вечно к сыну. Сын однажды
ее встречал. На нас комплексовал.
К ней, как вьюнок белесый, присосался.
Потом из кухни в зеркало следил
и делал вид, что учит «Песни» Данте.
«Гы помнишь Анечку-официантку?
Ее убил из-за валюты сын.
Одна коса от Анечки осталась».
Так вот куда ты, милая, спешила!
«Он бил ее в постели, молотком,
вьюночек, малолетний сутенер,—
у друга на вегру блеснули зубы. —
Ее ассенизаторы нашли,
ее нога отсасывать мешала.
Был труп утоплен в яме выгребной,
как грешница в аду. Старик Шекспир...»
Она летела над ночной землей.
Она кричала: «Мальчик потерялся!»
Заглядывала форточкой в дома.
«Невинен он, — кричала, — я сама
ударилась! Сметана в холодильнике.
Проголодался? Мальчика не вижу!» —
И безнадежно отжимала жижу.
И с круглым люком мерзкая доска
скользила нимбом, как доска иконы.
Нет низкого для божьей чистоты!
«Ее пришел весь город хоронить.
Гадали — кто? Его подозревали.
Ему сказали: «Поцелуй хоть мать».
Он отказался. Тут и раскололи.
Но не назвал сообщников, дебил».
Сказал я другу: «Это ты убил».
Ты утонула в наших головах
меж новостей и скучных анекдотов.
Не существует рая или ада.
Ты стала мыслью. Кто же ты теперь
в той новой, ирреальной иерархии —
клочок Ничто? тычиночка тоски?
приливы беспокойства пред туманом?
куда спешишь, гонимая причиной,
необъяснимой нам? зовешь куда?
Прости, что без нужды тебя тревожу.
В том океане, где отсчета нет,
ты вряд ли помнишь 30 — 40 лет,
субстанцию людей провинциальных
и на кольце свои инициалы?
Но вдруг ты смутно вспомнишь зовы эти
и на мгновенье оцепеневаешь,
расслышав фразу на одной планете:
«Ты помнишь Анечку-официантку?»
Гуляет ветр судеб, судебный ветер.
ОТЧЕГО...
Отчего в наклонившихся ивах —
ведь не только же от воды, —
как в волшебных диапозитивах,
света плавающие следы?
Отчего дожидаюсь, поверя —
ведь не только же до звезды,—
посвящаемый в эти деревья,
в это нищее чудо воды?
И за что надо мной, богохульником,—
ведь не только же от любви —
благовещеньем дышат, багульником
золотые наклоны твои?
ЗВЕЗДА НАД МИХАЙЛОВСКИМ
Поэт не имеет опалы,
спокоен к награде любой.
Звезда не имеет оправы
ни черной, ни золотой.
Звезду не убить каменюгами,
ни точным прицелом наград.
Он примет удар камер-юнкерства,
посетует, что маловат.
Важны не хула или славе,
а есть в нем музыка иль нет.
Опальны земные державы,
когда отвернется поэт.
ПЕСНЯ АКЫНА
Не славы и не коровы,
не шаткой короны земной —
пошли мне, господь, второго
чтоб вытянул петь со мной!
Прошу не любви ворованной,
не денег, не орденов —
пошли мне, господь, второго,
чтоб не был так одинок.
Чтоб было с кем пасоваться,
аукаться через степь,
для сердца, не для оваций,
на два голоса спеть!
Чтоб кто-нибудь меня понял,
не часто, ну, хоть разок.
Из раненых губ моих поднял
царапнутый пулей рожок.
И пусть мой напарник певчий,
забыв, что мы сила вдвоем,
меня, побледнев от соперничества,
прирежет за общим столом.
Прости ему. Пусть до гроба
одиночеством окружен.
Пошли ему, бог, второго —
такого, как я и он.
ОТКРЫТКА
Я не приеду к тебе на премьеру —
видеть, как пристальная толпа,
словно брезгливый портной на примерке,
вертит тебя, раздевает тебя.
В этом есть что-то от общей молельни.
Потность хлопков.
Ну, а потом в вашей плюшевой мебели
много клопов.
Не призываю питаться акридами.
Но нагишом алым ложам в клешню?!
Я ненавижу в тебе актрису.
Чтоб ты прикрылась, корзину пришлю.
ПОХОРОНЫ ГОГОЛЯ НИКОЛАЯ ВАСИЛЬИЧА
1 Завещаю гег.а моего не погребать
до тем пор, пока не покажутся
явные признаки разложения. Упоми-
наю об этом потому, что уже во
время самгй болезни находили на
меня минуты жизненного онемения,
сердце и пульс переставали биться...
Н. В. Гоголь. «Завещание»
I
Вы живого несли по стране!
Гоголь был в летаргическом сне.
Гоголь думал в гробу на спине:
«Как доносится дождь через крышу,