Выбрать главу

Де Мопассан Ги

Иветта

Ги ДЕ МАПАССАН

ИВЕТТА

1

Выходя из кафе "Риш", Жан де Сервиньи сказал Леону Савалю:

- В такую чудесную погоду не стоит брать фиакр. Если хочешь, пройдемся пешком.

- С удовольствием, - ответил ему друг.

- Сейчас только одиннадцать часов, мы придем в самом начале двенадцатого, спешить нечего, - заметил Жан.

Бульвар заполняла оживленная толпа, та веселящаяся, довольная толпа, что движется, пьет, шумит и струится в летние ночи, точно полноводная река. Местами огни кафе озаряли тротуар и посетителей, которые густым роем облепили столики с бутылками и стаканами, загромождая дорогу. А на мостовой мелькали красные, синие или зеленые глаза фиакров, и в освещенной витриной полосе на миг возникал угловатый контур бегущей рысцой лошади, фигура кучера на козлах и темный кузов кареты. Желтая обшивка юрбеновских фиакров яркими пятнами вспыхивала на свету.

Друзья шли неторопливо, покуривая сигары, перебросив пальто через руку; у обоих в петлице фрака был цветок, а цилиндр небрежно сдвинут набок, как это бывает в теплый вечер после хорошего обеда.

Еще со времен коллежа их связывала тесная, испытанная, прочная дружба.

Жан де Сервиньи, невысокий, стройный, чуть лысеющий, чуть помятый, очень элегантный, светлоглазый, с волнистыми усами над изящной формы ртом, неутомимый, хоть и томный с виду, крепкий, хоть и бледный, был из породы тех полуночников, которые как будто родились и выросли на бульварах, из породы тех хрупких парижан, в которых гимнастика, фехтование, душ и паровые ванны искусственно поддерживают нервную энергию Он славился кутежами не меньше, чем умом, богатством, связями и широким радушием, а приветливость и светская галантность, казалось, были присущи ему от рождения.

Вообще же он был истый парижанин: беспечный, непостоянный, увлекающийся, деятельный и нерешительный, скептик, способный на все и ко всему безразличный; убежденный эгоист с великодушными порывами, он расточал свои доходы не в ущерб капиталу и развлекался не в ущерб здоровью. Холодный и пылкий, он постоянно давал волю чувству и тут же обуздывал его; игрушка противоречивых инстинктов, он уступал каждому из них, но в итоге руководствовался лишь трезвым рассудком прожигателя жизни, той флюгерной логикой, которая велит плыть по течению и пользоваться обстоятельствами, не давая себе труда способствовать им.

Приятель его, Леон Саваль, тоже человек богатый, был из тех красавцев-великанов, которых женщины провожают взглядом на улице. Казалось, этот великолепный тип мужчины - своего рода оживший монумент, образцовый экземпляр, какие посылают на выставку. Он был не в меру красив, не в меру высок, не в меру плечист, не в меру силен, он грешил избытком всего, избытком достоинств. Любовным победам его не было числа.

Когда друзья подошли к Водевилю, Саваль спросил:

- Ты предупредил эту даму, что придешь со мной? Сервиньи рассмеялся:

- Предупреждать маркизу Обарди? К чему? Разве ты предупреждаешь кондуктора, что сядешь в омнибус на углу бульвара?

Несколько растерявшись, Саваль переспросил:

- Да кто же, в сущности, эта особа? И друг пояснил ему:

- Она искательница приключений, содержанка, прелестная распутница, вышла бог весть откуда, бог весть как проникла в мир авантюристов и там сумела создать себе положение. А впрочем, не все ли равно? Говорят, что в девицах она прозывалась Октавией Барден, а значит, прозывается и теперь, потому что девкой она осталась во всех смыслах, за исключением невинности. Из слияния заглавной буквы имени и сокращенной фамилии получилось Обарди.

А все-таки она премилая женщина, и ты, при твоей наружности, неизбежно будешь ее любовником. Нельзя безнаказанно привести Геркулеса к Мессалине. Впрочем, если вход в этот дом свободный, как в любой торговый дам, то вовсе не обязательно покупать предложенный товар. Наживаются там на картах и на любви, но не навязывают ни того, ни другого. Выход тоже свободный.

Три года тому назад маркиза поселилась в квартале Звезды, квартале тоже подозрительном, и открыла двери своего салона для накипи всех материков, которая ищет в Париже применения своим опасным и порочным талантам.

И я попал к ней. Каким образом? Не припомню. Попал потому же, почему все мы бываем в таких местах, где играют в карты, где женщины не отличаются строгостью, а мужчины честностью. Мне нравится общество этих флибустьеров с фантастическими орденами, все они непременно иностранцы, аристократы, все титулованы и все, за исключением шпионов, не известны послам своих стран. Они разглагольствуют о чести по всякому поводу, вспоминают о своих предках без всякого повода и всегда находят повод рассказать свои похождения; все они хвастуны, лгуны, плуты, все они сомнительны, как колоды их карт, фальшивы, как их титулы, смелы поневоле - смелостью убийц, которые, отправляясь на грабеж, неминуемо рискуют жизнью. Словом, это, что называется, сливки каторги.

У меня к ним пристрастие. Интересно их распознавать, интересно изучать, забавно слушать, ибо им не чужд юмор, зато чужда бесцветность французских чиновников. Женщины их круга всегда привлекательны, с пряным чужеземным душком и загадочным прошлым, которое, быть может, наполовину прошло в исправительном заведении. Обычно у них дивные глаза, необыкновенные волосы и вообще наружность, необходимая для их профессии, пьянящая прелесть, чары, толкающие на любые безумства, опасное, неотразимое обаяние. Это завоевательницы с повадками средневековых пиратов, истые самки хищных птиц. К ним у меня тоже пристрастие.

Маркиза Обарди - образец этих шикарных распутниц. Женщина она зрелая, все еще красивая, вкрадчиво обольстительная; чувствуется, что она порочна до мозга костей. У нее в доме очень приятно: там играют, танцуют, ужинают.., словом, проделывают все, что входит в программу светских развлечений.

- И ты состоял или состоишь в ее любовниках? - спросил Леон Саваль.

- Не состоял и не буду состоять. Я бываю там главным образом ради дочери, - отвечал Сервиньи.

- Ах так! У нее есть дочь?

- И какая дочь! Истинное чудо, друг мой. В настоящее время это главная приманка притона. Рослая, величавая, в самом цвету, - ей восемнадцать лет, - такая же яркая блондинка, как мать - брюнетка, и всегда весела, всегда готова развлекаться, всегда смеется от души и танцует до упаду. Кто будет ее обладателем? Кто был им? Неизвестно. Нас десять претендентов, все мы ждем, все надеемся Такая девушка - сущий клад в руках такой женщины, как маркиза. И обе они, бестии, ведут ловкую игру. Тут ничего не поймешь. Возможно, они ждут случая.., повыгоднее, чем я. Ну, а если.., случай подвернется мне, уж я им воспользуюсь, поверь.

Откровенно говоря, сама девушка, Иветта, приводит меня в полное недоумение. Это загадка какая-то. Либо она чудовище коварства и порочности, какое мне еще не довелось встретить, либо самый удивительный в мире феномен невинности. Живя в такой гнусной среде, она полна невозмутимого, торжествующего спокойствия и великолепна своей безнравственностью или наивностью.

Кто она - чудесный ли отпрыск авантюристки, пышный цветок, вскормленный гнильем и пробившийся из этой навозной кучи, или же дочь человека голубой крови, большого таланта, большого вельможи, принца или короля, случайно, на одну ночь, попавшего в постель к ее матери? Кто же она наконец, что она думает? Впрочем, увидишь сам.

Саваль рассмеялся и сказал:

- Ты в нее влюблен - Нет. Я домогаюсь ее, а это совсем другое дело. Кстати, я представлю тебе самых серьезных моих соперников. Но у меня есть определенный шанс. Перевес на моей стороне, мне выказывают некоторое благоволение.

- Ты влюблен, - повторил Саваль. - Нет. Она волнует, соблазняет, смущает меня, притягивает и отпугивает. Я боюсь ее, как ловушки, и хочу ее, как хочешь шербета, когда томит жажда. Я поддаюсь ее обаянию, но подхожу к ней с опаской, словно к человеку, который слывет ловким вором. Когда я подл" нее, во мне говорит безрассудное влечение к ее возможной чистоте и вполне благоразумная осторожность перед ее испорченностью, столь же вероятной. Я чувствую в ней существо не обычное, не согласное с законом природы, пленительное или отталкивающее - сам не знаю.

Саваль произнес в третий раз: