— Работа. Чтобы иметь возможность отдыхать у теплого моря в любое время года и позволять себе и близким прочие желанные удовольствия, работать нужно без оглядки на климат и широты.
— Близким? У вас есть семья?
— Я имел в виду немного другое, — невольно покривился я. Ну как же это раздражающе-ожидаемо, когда женщины в первую очередь начинают тебя прощупывать насчет наличия законной супруги с детьми, а автоматом и планов и перспектив на этот счёт. Не разочаровывай меня этой банальщиной, птица зеленоглазая, прошу! — Близкие — люди, готовые разделять со мной те самые удовольствия. А из фактической семьи у меня только отец.
И мы давно не семья и никогда особенно ею и не были. Кровные родственники, и все на этом.
Валентина внимательно смотрела на меня, и я прямо-таки ждал, что она задаст вопрос типа “И как же много этих близких?” или “Вы мне предлагаете как раз такой близкой и стать?”, но вместо этого прозвучало:
— А кто разделяет с вами суровые будни и моменты, никак с удовольствиями не связанные?
— Никто, — огрызнулся практически я. Почему-то неприятно царапнуло. — Я в этом не нуждаюсь и стараюсь свести подобные моменты в своей жизни к минимуму.
— И получается? — Валентина поставила передо мной тарелку, положила вилку и села напротив.
Она ведь не язвит ни капли, смотрит так, будто ей действительно это интересно.
— В основном, — проворчал я. — Когда ты реально любишь свою работу и не ограничен в средствах для всего желаемого, то суровые будни и моменты без удовольствия от самой жизни случаются нечасто.
— Здорово, — она улыбнулась чуть-чуть и как-то грустно, но все равно это была первая ее улыбка, которую я видел, и от нее где-то за грудиной кувыркнулось, и в башке чуть поплыло. — То есть, ваш рецепт счастья — любимая работа и деньги?
— И еще люди, с которыми я готов щедро делиться и разделяющие мои взгляды на жизнь, — скорректировал я ее вывод и напомнил о том, зачем перся в это снежное Кукуево. — Я хочу, чтобы вы стали таким человеком для меня, Валентина.
Но похоже, она уже ушла в свои мысли, потому что никак не среагировала на последнюю мою фразу. Подперла кулаком подбородок и смотрела вроде и на меня, но при этом в никуда.
Я же приступил к еде и замычал, зажмуриваясь. Вкусно-то как. Такая простая и давно забытая еда, но сейчас она почудилась божественным нектаром и амброзией. Тарелку я мигом подмел до блеска. Внутри стало так уютно-сытно-лениво сразу, что показался себе обмякающим мешком с костями, а веки вдруг обернулись свинцовыми тяжеленными шторами, что упорно стали сползать на глаза.
— Ой, я чайник поставить забыла! — подхватилась Валентина, и я проследил за ней слегка осоловевшим взглядом. — Погодите, сейчас я к колодцу за свежей водой сбегаю!
— Вы головокружительно красивая женщина, Валентина, — пробурчал я себе почти под нос, вяло ворочая языком.
Валентина сверкнула на меня глазами, накидывая на плечи шаль, и это было последнее, что я увидел перед тем, как мои собственные все же закрылись. Старею, что ли, сонный, блин, соблазнитель и герой-любовник. Минуточку посижу и потом…
Глава 7
Валя
Ветров спал. Устроил голову на собственном локте, согнулся перед столом, расслабил свои мощные плечи и равномерно сопел к моменту моего возвращения от колодца. Напоила чайком называется. Ну и что мне с ним теперь делать-то?
— Эй! Ветров! — неуверенно окликнула я, но он не шелохнулся. — Ну здорово!
Поставила ведро аккуратно, чтобы не лязгало, на лавку, накрыла крышкой, скинула бабушкину шаль и подошла к своему незваному гостю. Протянула руку, потрясти за плечо, но почему-то не решилась. Зато сделала очень странную вещь, которой от себя не ожидала — наклонилась и понюхала у его затылка. Пахло потом, не резким, кислым, застарелым, а смесью свежей испарины и недавнего мороза и ещё чем-то хвойно-цитрусовым, не отчётливым, его собственного аромата не перебивающим. В общем-то, ничего отталкивающего.
Всмотрелась в его расслабленное сейчас лицо, изучая черты уже смело, а не украдкой. Все же я не выдерживала его слишком прямой взгляд, на который весь вечер натыкалась. Слишком уж он был откровенным. К мужскому интересу-то я привыкла, даже к наглому похотливому раздеванию глазами, но Ветров смотрел… ну как-то иначе. Не так, как вежливо подкатывавшие парни, но и не так, как пялились по-хамски пристающие. Он не прятал огонька вожделения в своих глазах, однако, оно не оскорбляло, не пачкало липко кожу, потому что было щедро приправлено восхищением. Поэтому смущало и будоражило. Покажите мне ту, кого не взволнует искреннее восхищение в мужских глазах. Даже если мужчина этот какой-то левый тип и вообще не в твоём вкусе.