Но слово «Йерушалаим» дохнуло с книжной страницы узнаванием. Вчитавшись в стихотворение, я поняла, что я там была – речь не о земном Иерусалиме, в котором мне довелось не только бывать, но и жить, имеется в виду то место Небес, которое описывает поэт. Иерусалим поднимает в ласковых ладонях на свои собственные Небеса довольно многих из тех, кто ступает на его Землю – и мне посчастливилось быть среди них.
Я узнала описание своего Иерусалима и взяла в руки чистый лист, чтобы написать на нем свой комментарий-перевод…
Стихи Ури Цви Гринберга
Из цикла «Бог-кузнец»
1.
Как осколки пророчества,дни мои раскалены,и меж ними тело мое, как брусок металла,и стоит надо мною мой Бог-кузнец,и молотом бьет,и раскрыто ему все, что время на мне начертало,и обузданный пламень искры секунд отдает.
Мне начертан сей путь,и до вечера я под судом,но когда я вернусьи избитое тело брошу на ложе,как открытою раною, заговорю я устами,и нагим обращусь я к Богу:посмотри, ты измучен трудом,так давай отдохнем – мы оба устали.
2.
Будто женщина, знающая, что я околдован ею,Бог с усмешкой предложит: «Попробуй сбежать!»Только мне не удастся сбежать.
Я в отчаянном гневе сбегал безоглядно,и как уголь шипящий, была моя клятва:«Не хочу Его видеть вовек!»
Я к Нему возвращаюсь,в Его двери стучусь со всех сил,как отчаявшийся влюбленный,что посланье любви получил.
3.
Боясь отыскать Его, я с фонаремв такие глубины сознанья забрел,но вот – все цвета Его царства горят,а я – как шахтер, обнаруживший клад.
Я счастлив, что столько простора во мне,что есть небеса, и созвездия в ряд,и глаз Его – отсвет луны в глубине.
4.
В начале отчаянье было безбрежным:хоть мной побежден – но в руках меня держит,как первоматерию, Бог.
И вот выпадает мне сроквнимать Ему, волю забывши свою,стать только лишь глиной в огромных руках.
Пронизанный Светом, стою перед Ним,и вижу Его проявлений огнина этом краю.
5.
Всех родных мне душой и по крови родных —время спрятало их.И уже не прижаться к родимой руке,не заплакать в тоске.
И смертельным ознобом в крови отдаеточищенье мое.
И тогда Тебя вспомню, Отец мой живой,что в крови и в земле,сквозь закрытые веки – стоишь предо мной,волевое реченье, пронзительный слог —Боже мой!О, мой Бог!
Человек урожаем богатым владел,а сегодня подобен пустой борозде,
говорит в нем уснувшая кровь.
Ужас пророчества
Еще не было здесь облаков, еще солнце палило,и сравнялись разумом люди с детьми, что груди сосали,и тогда мне было пророчество о великой печали:тучи над Иерусалимом!
И поэты еще слагали стихи об оленяхи о гроздьях звезд в виноградниках поднебесных,ну а мне пророчество было о днях гонений,когда мы обнаружим, что воды несут нас,как листья, в бездну.
Так откуда же это знание мне досталось?Если чья-то душа разорвана в трауре и кровоточит,в ней тогда открывается этого знанья источник.И пророчество билось во мне, и ключом прорывалось.
И сухие губы издали вопль того, кто погублен,и того, кто остался в живых единственным после боя,и чье сердце упало внутрь раскаленным углем,что останется тлеть, даже если все реки его омоют.
И когда спасенья от жажды искал я в колодцах братьев,зачерпнули в одном из ключей, и затем повернулисьони к морю; тогда луна на небо взобралась,золотые блики с нее упали, волны коснулись.
Вот то горе, несчастье, что мне в виденье предстало!Вот несут на носилках мертвых неисчислимых!Есть ли такая беда, что еще не пришла, не настала,не об этом вопил ли я в уши Иерусалима?
Вот и беженцев лежбище – будто грибное царство,на краю селений – прах плодов непригодных,вот позор молодых, что вдруг превратились в старцев,тени тех сухих тель-авивских деревьев бесплодных.