Все располагало к идиллии. Даже его стремление к организованности. Исследовательская работа, пробежки по лужайкам, любовь по вечерам на двух сдвинутых кроватях. Но для того, чтобы создать условия и отстоять идиллию, следовало заполнить каждую минуту дня, каждую паузу, не оставлять свободным ни одного мгновения. Если образовывалась трещина, ее затопляла тревога, тихая и неожиданная.
Это случилось за столом в Библиотеке, когда он изучал французские переводы The Waste Land [2]. Вокруг громоздились высоченные стены книг. А у него перед глазами стояли книги на полках его отца, его серые пронизывающие глаза, крик мамы. Он снова услышал их голоса: раздраженный, резкий, отрывистый — голос отца; страдающий, терзающий душу — голос матери. Ком подкатил к горлу. Все стало чужим: тетрадка, в которой он делал записи, открытая книга на столе, иностранная библиотека. Он выскочил оттуда бегом. Ему снова надо было бежать, вернуться, получить одобрение.
Нет, голос Шахрияра и голос Шехеразады не звучали в унисон, не вступали в диалектический контрапункт, преодолевающий и оправдывающий их. Голос приглашения и бегства запутывался в своих мягких завихрениях, не находя выхода. И всегда одинаково звучал голос силы и власти. Снова на память приходят музыкальные темы Римского-Корсакова, слова из «Тысячи и одной ночи». По кругу вьется история, которую семь раз возобновляет Шехеразада. Семь путешествий и семь возвращений Синдбада-Морехода. Прощание с домом и семьей, опасности, подмены, приключения, чудовища — и усилия, чтобы каждый раз снова вернуться в Багдад, в богатое жилище, к благородным господам, благовониям, музыке, струям фонтана и красивейшим наложницам. Как походит его судьба на судьбу утонувшего моряка — Флебаса-финикийца, забывшего крик чаек, морскую пучину, прибыль и убытки. Всплывая на поверхность и снова погружаясь в волны, он вспоминал свое прошлое — от зрелости до юности! Обратное время. Необходимость разлуки, разрыва, обманчивая надежда на возвращение после каждого кораблекрушения в то же самое место: «пока не найдет то, что разрушает наслаждения, разлучает друзей, обращает в руины дворцы и населяет могилы — чашу смерти».
Он проехал на метро через весь город, не заметив, как оказался в Мэзон де Сюэд. Девушка уже заканчивала готовить обед. Она порхала по дому, радуясь его раннему возвращению, настаивала, чтобы он рассказал, что делал, спрашивала, какой сыр он предпочитает, и как они проведут вторую половину дня. Нет, так не пойдет. Вдруг в памяти всплывает красная телефонная кабина в глубине аллеи парка. Он снова выходит, бегом. На другом конце провода звучит голос жены, удивленно, но радостно. «Как ты поживаешь?» — спрашивает он ее. «Мы только что вернулись с моря», — отвечает она о себе и о дочери, как будто все в порядке, как будто бы он не бросал ее и находится там, совсем рядом.
Теперь он знает: все, чтобы он ни сделал — уезжал от нее, звонил ей, бросал ее и возвращался просить у нее прощения, — все будет напрасно, и так до самой смерти. Однако, как ни смешно, это его успокоило. Важно одно: она не заплакала, не стала жаловаться, ее голос был счастливым.
Возвращаясь в Мэзон де Сюэд, он почувствовал себя почти довольным. Он подумал о спутанных волосах девушки, о ее лице, склонившемся над плитой. Вернувшись, он сразу же погладил ее по голове и сказал: «Завтра возвращаемся в Италию».
Глава вторая
Автомобиль снят сзади, таким образом, что в кадре оказалось содержимое открытого багажника. В нем — бесформенное скрюченное тело, с неестественно вывернутыми суставами, круглыми плечами, подтянутыми к груди коленями, на первом плане светлые подошвы ботинок. Голова приподнята. Повернутое направо дряблое лицо запрокинуто вверх, как от толчка, так что видны темная прорезь рта и отверстия ноздрей. Под острым блестящим подбородком складками обвисла несвежая кожа, светлые неровные пятна плоти выступают из воротника, белея на темном фоне двубортного пиджака[3].
Перед фотографией, на улицах, вокруг киосков, людей немного больше обычного. Он сложил газету, как и другие, и заторопился к станции.
Поезд пришел с опозданием. В вагоне пахло уборной; всюду валялись бумаги, апельсиновые корки, пустые пачки от сигарет, люди сидели, небрежно развалясь, выставив в проход голые ноги.
Наконец, купе поприличнее. Ребенок, мужчина, женщина, свободное место. Он сел, полистал газеты, еще раз перечитал хронику о том, как был обнаружен труп, просмотрел основные статьи. Отвлекся, его охватила тревога. Он отыскал в записной книжке адрес психоаналитика и адрес места, где должно было проходить собрание партии. Успокоился. Мелькнула ироничная мысль, насколько различны и противоположны два этих лекарства — психоанализ и политика.
2
Поэма «Бесплодная земля» (1922) Томаса Элиота (1888–1965), выдающегося англоязычного поэта XX века, Нобелевского лауреата (1948). Мрачные образы «Бесплодной земли», олицетворяющие разрушающуюся, умирающую цивилизацию, отражают внутреннее состояние медленно приходившего в себя после тяжелой психической болезни автора.
3
Речь идет о похищении и убийстве лидера Христианско-демократической партии Альдо Моро (1916–1978), занимавшего высокие государственные посты, в том числе пост премьер-министра Италии. В 1970-е годы заметной чертой жизни Италии стал терроризм левых и правых экстремистов. Убийство А. Моро явилось кульминацией деятельности наиболее известной террористической группировки «Красные бригады». А. Моро был захвачен террористами 16 марта 1978 г. Его содержали в так называемой «народной тюрьме» и вели переговоры с правительством. Переговоры не принесли желаемого для похитителей результата и «бригадисты» заявили о том, что А. Моро приговаривается к смертной казни. 9 мая 1978 г. его труп нашли в автомобиле в Риме на виа Фани. Убийство А. Моро вызвало волну возмущения в Италии и во всем мире.