У Зои началась истерика. Мария сидела с прижатым к ноге красным бинтом.
– Беги к фельдшеру, – она указала глазами на дверь.
Я взял дочку на руки и побежал. Её тело обмякло, стало тяжёлым.
То и дело она повторяла: «Я буду уродкой? Да, папа?»
«Нет-нет, – бормотал я. – Ты станешь ещё красивей. У тебя будет геройский вид!»
Знакомая тропинка. За рощицей жёлтый домик Варвары Петровны
Когда я без стука ворвался к ней (двери в деревне запирались только на ночь), она стояла у раковины и отмывала здоровенный чёрный котёл. Её руки, как и в прошлый раз, были мокрыми и красными от горячей воды.
Она мигом оценила ситуацию, молча взяла Зою и унесла под свет лампы. Осмотрела рану, передала девочку мне. Ловко и спокойно, не делая лишних движений, достала бутыль со спиртом, аптечку, шприцы, ампулы и хирургическую иглу.
Увидев всё это, Зоя отвернулась, уткнулась мне в плечо. Я почувствовал, как рубашка в том месте, где она прижимается, намокла.
– Будем зашивать, – негромко, но твёрдо сказала фельдшер.
Я сглотнул. Лучше бы зашивали меня! Лучше бы меня всего усыпало осколками! Вот она, цена загородной жизни! Второй раз за год я проклинал тот день, когда мы переехали в деревню – на три часа езды в окрестностях ни одной больницы. Машина не на ходу. А скорая будет тащиться в темноте, по разбитой дороге, целую вечность…
Не то чтобы я не доверял Варваре Петровне, но шрам на лице! Что может быть хуже для девочки?
– Ну? – фельдшер строго взглянула на меня, вскинула бровь.
Я хотел возразить, поспорить, выпустить пар, но вместо этого покорно кивнул.
5
Когда страшные десять минут, за которые я постарел на десять лет, закончились, и фельдшер убрала инструменты, мы поспешили обратно, к Марии.
По пути я рассказал Варваре Петровне, как всё произошло. Она кивала, но ничего не говорила. Зоя, обессилев, уронила голову мне на плечо, засопела в ухо. Я ступал в темноте осторожно, старался не трясти её, боялся задеть рукавом шов.
Мария сидела на кухне с перевязанной ногой. На столе лежал пинцет и очки, на полу стояла кастрюлька, а в ней поблескивали окровавленные осколки.
Я вошёл в комнату, положил спящую дочь в кровать, осторожно повернул головку на здоровую щёку и вышел.
Рубашка, мокрая от пота, холодила спину. На кухне было открыто окно. Я рухнул на стул, вытянул ноги. Варвара Петровна повернулась к жене:
– Рану точно не нужно осмотреть?
Мария покачала головой.
Какое-то время мы молчали. На дворе шуршали маракасами сверчки. Прожектор луны, омытый влажным облаком, засветил ярче.
Варвара Петровна кашлянула.
– А где же мой колобочек?
Господи, как мы могли забыть? Я бросился вверх по лестнице. В тусклом свете единственной уцелевшей лампочки сверкали неубранные осколки. Я осторожно прошёл вдоль стены, щёлкнул включателем – у кресла зажегся торшер. В углу шевельнулась тень.
– Эй! – прошептал я. – Малыш!
Шаг за шагом я приблизился к тому месту, где притаился живой шар. Стоп. Что если она разозлилась? Мы ведь оставили её совсем одну! А вдруг там чудовище, которое начнёт брызгать во все стороны лавой? Я зажмурился, набрался смелости, и сунул руку за кресло.
Что-то капнуло мне на кожу. Так и есть: лава! Я хотел отдёрнуть руку, но тут понял, что спутал холодное c горячим. Почувствовав моё прикосновение, планета завибрировала и рванула в противоположный конец комнаты. В лицо мне полетели брызги. Одна капля попала в рот – вкус солёной воды.
Шар бешено вращался, издавая тревожный гул.
– Т-с-с-с! Успокойся, пожалуйста!
Я попробовал подойти к ней снова – планета заметалась по комнате. На обоях то здесь, то там оставались влажные разводы.
Я остановился, взял метлу и стал неторопливо подметать разбитое стекло. Планета зависла под потолком и как будто наблюдала за мной. Я собрал осколки плафона в совок и спустился вниз.
Мария и Варвара Петровна ждали у лестницы.
– Что с ней?
Я пожал плечами.
– Завтра узнаем. Сейчас её лучше не трогать.
Хотя мне ужасно хотелось спать, я подошел к книжному шкафу и отыскал две книги: космический атлас и учебник по детской психологии. Знаете, что я выяснил? Мы ни черта не смыслим в детях и планетах.
…Кто-то дёргал меня за ухо. Я приоткрыл один глаз и понял, что уснул на ковре, уткнувшись носом в нарисованный спутника Юпитера. Судя по тому, как усердно мне выкручивали ушную раковину, это была Зоя.
– Проснись, пап! Ты не представляешь, что случилось с малышнёй!
Я резко поднялся, о чём сразу пожалел – перед глазами всё поплыло. Когда зрение вернулось, я разглядел лицо дочери: тонкий шрам немного покраснел по краям, но выглядел ровным. Заметив мой взгляд, девочка потянулась пальцами к щеке.