- Здравствуйте! – Лена вздрогнула от неожиданности. Рыжая девочка стояла совсем рядом, протягивая ей венок из ромашек. – Помогите, пожалуйста, скрепить венок. Плести я умею, а соединять – нет.
Девочка чем-то неуловимым (веснушками на чуть курносом носу? Улыбкой? Ямочкой на левой щеке?) была похожа на Ленину дочку. В речи слышался южный говорок с мягким «г». Лена взяла венок и доплела его до конца, соединив в круг длинными стеблями клевера. Вот и эта бабушкина наука пригодилась. Почему она дочке ни разу еще не сплела такой венок? Ах да, клещи.
Но додумать про клещей и венки она не успела. Рыженькая, поблагодарив Лену и водрузив венок на голову, побежала к другим детям, затеявшим игру в прятки. А к Лене подошла повелительница мыльных пузырей.
- Вам хочется понять, что тут происходит? Спрашивайте. Меня зовут Ника.
Ника смотрела на Лену, улыбаясь светло и немного грустно. Самое обыкновенное лицо: серые умные глаза, высокий лоб. Светлые волосы собраны в пушистый хвостик. И всё-таки было в этой невысокой девушке что-то нездешнее. Или – не сегодняшнее? И почему-то при всей странности происходящего Лена чувствовала бесконечное доверие к незнакомке.
- Я – Лена, - и, не зная, с чего начать, брякнула, - а откуда берется раствор для пузырей? Почему они не кончаются?
Да уж, как сказал бы муж, Лена сегодня претендует на победу в чемпионате глупых вопросов. Но Ника не засмеялась и не удивилась:
- Для этих пузырей раствор не требуется. Они продуцируются химической реакцией в самой палке, - и добавила, словно читая Ленины мысли, - никакого чуда.
- А дети? Они откуда продуцируются? – попыталась скрыть за шуткой тревогу Лена.
Словно почувствовав, что разговор пошёл о них, подбежали дети. Игру прервала какая-то ссора. Мальчишки, их было четверо, наперебой что-то пытались доказать друг другу и Нике. А девочки, рыженькая в венке, хорошенькая негритяночка и малышка, похожая на китаянку или вьетнамку, собирали прятавшиеся в траве ягоды перезревшей земляники.
Мальчишки кричали что-то на разных языках. Малыш, которого Лена увидела первым, похоже, лопотал на арабском. Речь других она распознать не могла. Нику шум-гам ничуть не смутил. Похоже, она для каждого спорщика нашла нужные и понятные слова. Не прошло и десяти минут, как мальчишеская команда, забыв об обидах, приступили к строимтельству шалаша из стеблей иван-чая.
Ника, убедившись, что общая работа окончательно затушила пожар ссоры, села на уже прогретую утренним солнцем траву. Лена, поколебавшись секунду, устроилась рядом.
Ника достала из кармана шорт что-то вроде маленького, размером со спичечный коробок, мобильника. Несколько манипуляций – и мобильник превратился в большой экран, толщиной всего в несколько миллиметров.
На экране возникла необыкновенно чёткая и объёмная картинка. Белые развалины большого города. Люди с автоматами гонят толпу женщин и детей, подгоняя прикладами. Гонят туда, откуда слышны выстрелы и взрывы. Заложники? Живая стена? Камера приближается к пленникам, и Лена узнаёт одного из них, того самого малыша, разбивавшего ладошками пузыри.
- Это – Вагиз. Он из Сирии.
Ника еще не закончила фразу, а на экране – новый сюжет. Огромный палаточный город в раскаленной солнцем пустыне. Темнокожие дети, похожие на обтянутые кожей скелеты, с раздутыми то ли от голода, то ли от болезни животами. И взрослые – такие же изможденные женщины, старики, раненые. Множество мух. Стоны. На лицах, и детских, и взрослых, выражение терпения, столь же бесконечного, сколь мученического, неожиданно сменяется ужасом. В лагерь въезжают машины, набитые вооруженными людьми. Стрельба. Женщина, прижимая одной рукой к груди младенца, прячет в куче хлама девочку. Ту самую, что сейчас смеётся на поляне, пытаясь нанизать на травинку ягоды земляники.
Лена смотрит кино дальше. Страшная мозаика, в каждом кусочке которой меняющийся фон и неизменный сюжет. Войны, насилие, смерть. И дети, среди которых те, что в двух шагах от неё, на поляне, где цветет клевер, иван-чай и ромашки. Всё сильнее сжимает тоской сердце. И в завершении – резкая боль, когда на экране появляется кажущееся теперь не просто знакомым, а почти родным лицо рыженькой девочки. Теперь на нем нет улыбки, и веснушки невозможно рассмотреть: в подвале, где девочка прячется со старенькой бабушкой и кошкой, темно…