— Ложн-и-сь! — закричал он истошным голосом. — Ложи-и-сь!
А сам огромными прыжками помчался к Ротмистрову и Котлякову.
Василий растерялся всего лишь на какую-то секунду, затем бросился на генерала, смял его, сбил с ног и навалился на него всем телом сверху. Снаряд разорвался почти рядом с ними…
Подбежавший Земсков в горячке столкнул лейтенанта с генерала, поднял Ротмистрова:
— Павел Алексеевич, дорогой, целы? Бот и хорошо, вот и прекрасно! Никуда не ранило?
— Ранить не ранило, а вот помять — помяло. У лейтенанта силы-то, как у медведя! — пошутил Ротмистров. — Как прижал, даже дыхание перехватило! Ладно, Кошляков, вставайте, я не буду ругаться за нападение на, командующего!..
Василий игнорировал шутку, генерала Ротмистрова: он ничего не ответил на неё, он и не встал с земли. Он даже не пошевелился. Он лежал на левом боку, и угасающий взгляд его был направлен в сторону удаляющегося от Прохоровки сражения; в сторону, где погибли его любимые братья: в сторону, где ещё сражались с врагом его однополчане и его любимая и несравненная Алина, ещё не знавшая о его гибели…
Адъютант командующего, пробормотав — «Извини!» — наклонился к Кошлякову: спину отважного танкиста глубоко пробуравили два стальных с зазубринами осколка, третий невидимо зарылся в тело…
Подбежал Фёдор Полежаев, упал с ходу на колени, приподнял безвольную голову Василия, повернул её к себе.
— Вася!.. Вася!.. — неверяще прошептал он и вдруг, устремив глаза в небеса, дико закричал: — Господи! Да есть ли ты на свете?! Господи!.. За что невинным смерть посылаешь?…
Ротмистров, поняв, наконец-то, в чём дело, снял с головы генеральскую фуражку, молча стоял перед убитым лейтенантом, который только что отдал свою жизнь за него — за Ротмистрова, а по щекам его катились крупные мужские слёзы. Потом он поманил адъютанта.
— Василий, похороните лейтенанта с почестями. И… и всех братьев Котляковых представьте к награде… Посмертно… Я проверю… Лично!..
— Слушаюсь, Павел Алексеевич!
… Спустя некоторое время Ротмистров находился на своём командном пункте. Уже сгущались по-летнему серенькие сумерки, а он всё думал и думал о бесстрашных братьях Кошляковых и о тысячах других солдат и офицеров, которые погибли в эти жаркие июльские дни, погибли в расцвете сил, не увидев по-настоящему прекрасной жизни в набиравшей силу Стране Советов…
Растроганный воспоминаниями и тяжёлыми раздумьями, Ротмистров сам себе плеснул в стакан водки и выпил залпом, не закусывая.
— Павел Алексеевич, — заглянул к нему адъютант, — командующий войсками Воронежского фронта прибыл!
Николай Фёдорович Ватутин был усталый до бесконечности, но, как всегда, приветливый и обходительный. Пожимая руку Ротмистрова, он кивнул на початую бутылку:
— Что, Павел Алексеевич, припекло, если в одиночку эту жидкость употребляете?
— Припекло, Николай Фёдорович, — согласился Ротмистров, — сегодня вот вместо меня человека убило… Меня собой загородил, спас от снаряда, а сам…
— Понимаю, — тихо сказал Ватутин. — Что ж, Павел Алексеевич, налейте и мне. Вроде бы и всё на нашем фронте удачно складывается, а на душе — тревожно…
Они выпили не стукаясь. Ватутин вытер губы и предложил, чуть усмехнувшись:
— Наливайте, Павел Алексеевич, по второму! Не нужно большого перерыва между первым и вторым стаканами делать.
Ротмистров взглянул в усталые глаза генерала армии.
— Разве есть какой-то повод? — спросил он.
— Да, Павел Алексеевич, повод имеется. Я выполняю своё обещание. С разрешения Ставки ваша армия, Павел Алексеевич, выводится в резерв фронта. Давайте за это и выпьем!
Они выпили ещё раз.
Ротмистров молчал, но в душе у него уже поднималась затаённая до сих пор радость. Ватутин же подошёл к распростёртой по столу карте и очертил карандашом район Яковлево-Большие Маячки-Грязное.
— Что ж, милейший Павел Алексеевич, можете передавать занимаемый вами участок Алексею Семёновичу Жадову. Но передавайте участок только вместе со 2-м и 2-м гвардейским танковыми корпусами. Вы хорошо поняли меня? И как только вы сосредоточитесь здесь, — Ватутин снова повёл карандаш по очерченному им району — Яковлево-Большие Маячки-Грязное, — приводите немедленно армию в надлежащий порядок.
Ротмистров крепко пожал руку Ватутину.