Но я решил настоять на своем, хотя и верил ему.
— Нет, мне этого мало. Я вас не знаю.
Нетерпение в его глазах сменилось изумлением, и они как бы стали от этого еще больше и красивее. Мы некоторое время молча постояли друг против друга, выжидая. Потом майор первый не выдержал этого неловкого молчания, как-то очень хорошо, человечно улыбнулся и показал мне свое удостоверение личности. Тогда я ответил:
— Не явился я, товарищ майор, потому, что командир дивизии не велит мне покидать передний край без особого распоряжения.
— Я вам давал такое распоряжение, — снисходительно сказал майор.
— Этого недостаточно, — сказал я.
— Как?
— Такое распоряжение может быть дано только моим непосредственным начальником.
Он прошелся по блиндажу, потом круто остановился и, нахмурясь, сказал:
— Я, капитан, буду вынужден доложить о вашем бестактном поведении кому следует.
— Это ваше право, товарищ майор.
Он сел на нары, закурил и, ловко пустив в потолок несколько колец дыма, спросил, с любопытством рассматривая меня:
— Вы знаете, с кем разговариваете?
— Знаю.
Он остался доволен моим ответом и задал мне следующий вопрос:
— Кажется, здесь ближе всего к противнику?
— Кажется, так.
— Покажите, где я могу поставить репродуктор. Ночью мы будем вести передачу для вражеских солдат.
Теперь было ясно, зачем он пришел сюда. Я с сожалением подумал, что наши с ним неласковые взаимоотношения сейчас еще больше осложнятся.
Ближе всех к противнику были окопы Лемешко и кусты между Сомовым и Огневым. Но там ставить репродуктор было нельзя. Я прекрасно знал, как ведут себя немцы в таких случаях. Когда передают музыку, они слушают внимательно. На переднем крае возникает удивительная тишина. Но стоит диктору произнести:
«Ахтунг! Ахтунг! Дейч солдатен…» — как у немцев поднимается оглушительная стрельба из пулеметов, орудий и минометов: они стремятся во что бы то ни стало заглушить этот голос. Пальбу они поднимают, конечно, не от хорошей жизни. Но палят все же не просто в белый свет как в копеечку, а именно по тому месту, где стоит репродуктор. Стало быть, если поставить его у Лемешко, там могут быть раненые, а может, и убитые; если поставить в кустах, где у меня теперь каждую ночь лежат в секрете солдаты с ручным пулеметом, немцы покалечат их. А у меня и так людей становится все меньше и меньше, редкий день обходится без раненого, а неизвестно еще, сколько немцев майор сумеет сагитировать.
— Репродуктор ставить на моем участке я не дам, — сказал я, с тоской думая о том, как будет дальше развиваться наша беседа с майором.
— Как вы сказали? — ледяным голосом спросил он. — Я вас не расслышал. А вы знаете, какое значение имеет наша работа?
Я понял, что он прекрасно расслышал меня.
— Знаю и очень ценю ее. — Я старался быть очень вежливым. — Но ставить у себя репродуктор все-таки не дам. Вот, если хотите, справа, в болоте, ни души, а немцы рядом. Ставьте туда репродуктор и агитируйте сколько хотите.
Он с раздражением сказал:
— Я впервые встречаю такого офицера, который умышленно, да, умышленно, — подчеркнул он, — мешает проведению агитационно-разъяснительной работы среди вражеских солдат.
— Нет, товарищ майор, вы не так меня поняли. У нас просто разные задачи. Вот и все.
— Хорошо, — сказал он, поднявшись. — Если вы сами не решаетесь выполнить мои указания, то вас заставят это сделать. Для вас же хуже будет.
Я проводил его до двери. Расстались мы столь же нелюбезно, как и беседовали.
Часа полтора спустя ко мне позвонил подполковник Фельдман и спросил:
— Что за конфликт возник у тебя с начальником агитмашины?
Я рассказал, и комбат, помолчав, санкционировал:
— Правильно.
Репродуктор установили на болоте, и ночью на нашем переднем крае запел Козловский:
Пока он пел, а потом оркестр исполнял какой-то веселый танец, было тихо. Но как только заговорил диктор, ударили немецкие орудия, и на этом все благополучно окончилось, потому что кабель сразу же был перебит в трех местах. Утром агитмашина уехала от нас.
X
А меж тем в тылу становилось все теснее от прибывающих войск. Они подобрались даже к переднему краю. Рядом с Ростовцевым разместились девять минометных батарей. В овраг стали приходить большие группы пехотных, артиллерийских и танковых офицеров на рекогносцировку, и мне даже надоело объяснять и показывать, где и что расположено у немцев. А однажды генерал Кучерявенко привел с собой высокого молодого майора с умным, усталым и задумчивым лицом и представил мне: