— А я тебе говорил? Ты сам выдумал. Я, может, нарочно так сказал, чтобы ты отвязался от меня, — проговорил парень.
— Ладно, — сказал я Грибову. — Идите отдыхайте. А ты, — я указал парню на табуретку, — садись, рассказывай, как вы тут жили.
Грибов укоризненно посмотрел на меня и вышел.
— Так ведь как, товарищ капитан, — сказал парень, еще раз судорожно вздохнув и все еще продолжая настороженно глядеть на меня. — Плохо жили. Из деревни в деревню, бывало, пройти нельзя. Тетка моя пошла в Большие Мельницы к куме в гости, а ее убили патрули, будто она партизанка.
— Партизаны нагоняли на них страху?
— Еще как. Только и слышно: там эшелон пустили под откос, там мост взорвали, там коменданта ухлопали.
Расспрашивая парня, я мучительно думал о том, что мне с ним делать. Надо составлять протокол предварительного дознания, а с чего начать это дознание?
— Сперва роздали они все колхозное по дворам. Колхоза, говорят, больше не будет, это все, говорят, теперь ваше собственное, — рассказывал парень. — Ну, у нас, известное дело, кое-кто обрадовался, а немцы-то и говорят: только скотину резать или продавать вы без нашего разрешения не можете. Она хотя и ваша собственная, но уже принадлежит Великой Германии. А потом давай все отбирать у нас. Голыми и оставили.
Это все была правда. Я уже не однажды слышал и о номерах для жителей, и о расстрелах безвинных людей, и о том, как были разграблены колхозы. Парень все больше и больше вызывал у меня сочувствие. Видно, натерпелся он за время оккупации немало. Сажать такого в КПЗ было жаль. Однако что-то мешало мне и отпустить его. Был ли причиной тому укор, который прочел я в глазах опытного в пограничных делах Грибова, или обман, к которому прибегнул парень, но что-то удерживало меня от окончательного решения. Я колебался. На душе у меня было беспокойно. Вероятно, я все-таки держал себя с ним не так, как надо было держаться пограничнику. Однако как вести себя с человеком, за которым, собственно, не найдено еще никакой вины, который только лишь подозревается, и даже неизвестно в чем, я не знал и решил ждать Бардина.
— Вот что, друг, — сказал я, не смея взглянуть парню в глаза, считая, что поступаю с ним крайне несправедливо. — Тебе придется немного посидеть у нас.
VII
— Итак, продолжим наш разговор, — сказал Бардин, закуривая.
Было двенадцать часов ночи. Парень сидел на стуле посреди комнаты, Бардин ходил мимо него из угла в угол, дымя папиросой. Допрос длился пятый час.
— Почему вас отправили без документов?
— Так нам казалось естественнее.
— Почему вы вышли к солдатам, а не скрылись в лесу?
— Они меня заметили. Да мне и нечего было их бояться. Такие люди обычно беспечны.
— Точнее, какие люди?
— Обычные пехотинцы. Особенно когда встречают местного жителя.
— Вы откуда родом?
— Со Смоленщины.
— Точнее.
— Издешковский район, село Маркове.
— Ваши родители живы?
— Мать жива, отец расстрелян.
— Кем?
— Вами.
— Когда?
— В тридцатом году.
— За что?
— За то, что хотел жить по-человечески, вот за что.
— Точнее. Он был кулаком?
— Он сам работал больше всех.
— Так за что же он был расстрелян?
— Я сказал.
— Это не точно. Он боролся против Советской власти?
— Он боролся за свое право. А во время борьбы за свое право убирают все, что мешает.
— О, это уже точнее. Кого же он убрал?
— Двух активистов.
— Вам в это время было сколько лет?
— Семь.
— Вы оставались с матерью?
— Да.
— Состояли в колхозе?
— Да.
— Учились в советской школе?
— Да.
— Сколько классов окончили?
— Семь.
— Когда Смоленщина была оккупирована немцами, вы поступили к ним на службу?
— Да.
— Кем?
— Полицаем.
— И потом, при отступлении немецких войск, ушли вместе с ними?
— Мне ничего не оставалось.
— Шпионажу вы обучались, как сами сказали, в Гамбурге. Долго?
— Полгода.
— И в ночь на четырнадцатое июня были выброшены с самолета в районе Суворино, Большие Мельницы. Парашют вы закопали в овраге, в пятнадцати метрах от развилки тропы на северо-запад.
— Я этого не говорил. Закопать закопал, а где, не помню.
— А я уточняю. Парашют мы нашли. Кто с вами был еще?
— Я один. Я уже говорил.
— Какое у вас было задание?
— И про это тоже говорил: встретиться с Тарасовым.
— В Малой Гуте?