Граница у заставы длинная, справа — сухопутная, слева — речная, и майору Васину каждый раз приходится ломать голову, где и как надежнее всего прикрыть ее нарядами в ту или иную ночь, хотя район Чоповичей всегда пребывает под самым пристальным майорским наблюдением. Автострада и железные дороги заставе не принадлежат, на них хозяйничает контрольно-пропускной пункт, а вот городская окраина, дамба и все, что лежит между дорогами, — все это находится во владении васинской заставы.
Застава, которой командует майор Васин и на которой помощником по общим вопросам служит юный лейтенант Деткин, а старшиной, наверное пуд соли съевший за свою армейскую жизнь, мудрый хлопотун Самойлович, — эта застава находится в отряде на хорошем и особом счету. На хорошем счету потому, что ее личный состав неизменно получает на инспекторских проверках высокие оценки по боевой и политической подготовке, четко несет службу, а на особом счету потому, что ей присвоено имя знаменитого сержанта-пулеметчика Николая Осокина, зверски замученного в марте 1945 года бандеровскими бандитами. На заставе еще остался человек, помнящий, как было дело. Это старшина Самойлович, тогда еще всего лишь рядовой боец. Застава настигла в горах банду украинских националистов, рыскавших в поисках выхода за кордон. Завязался бой. Но бандитов было вдесятеро больше пограничников, застава начала делать хитрый обходный маневр, который прикрывал огнем из ручного пулемета сержант Осокин. Бандиты, как много их ни было, не могли к нему подступиться, пока в дисках его пулемета были патроны. Когда патроны иссякли, сержант Осокин стал отбиваться гранатами, а когда и гранаты кончились, встал во весь рост, взял пулемет за ствол и, размахивая им, как дубиной, пошел на бандитов. Тут-то они его и взяли, израненного, окровавленного и теряющего сознание. Лишь трое суток спустя банда вновь была настигнута пограничниками, окружена, частью уничтожена, частью обезоружена, но сержанта Осокина уже не было в живых. Бандиты с неслыханной жестокостью надругались над ним, привязав его за ноги к двум березам и разорвав пополам. Все это старшина Самойлович забыть не может. Кроме того, были протоколы допросов бандитских главарей, которые откровенно рассказали о том, как все эти трое суток глумились над раненым пограничником, выворачивали ему руки, палили соломой ступни ног, срывали ногти, как предлагали деньги, свободу лишь за то, чтобы он указал, где бандитам легче всего перейти границу. Но он не сказал ни слова. Теперь в комнате боевой славы хранится альбом, в котором собраны различные документы о герое, отпечатанные на машинке воспоминания Самойловича, письма матери, школьников, рабочих станкостроительного завода, на котором работал слесарем до призыва в армию Осокип, даже фотография дома в подмосковной местности, в котором родился и вырос Николай Осокин. Заставу называют осокинской, а иногда — московской, поскольку в личном составе ее больше половины москвичей: братья Чернышовы, например, лейтенант Деткин. И эта земляческая традиция сохраняется из года в год с тех самых пор, как заставе было присвоено имя Осокина.
Глава шестая
Вечера в Семионово такие тихие, такие покойные, что часовой, стоящий у ворот заставы, отлично слышит не только стук колес мажары, запряженной в дышло парой до лени раскормленных коней, не спеша проехавшей по булыжной дороге где-нибудь на другом конце села, но и как вдруг громко пролязгают буферами неосторожно спущенные с горки в Чоповичах товарные вагоны или платформы, груженные рудой, лесоматериалами, чугунными чушками, станками и другими товарами, экспортируемыми за границу. А уж когда лейтенант Деткин, сидя возле распахнутого окна своей холостяцкой, бедно обставленной квартиры, примется отводить томящуюся по невесте душу, наигрывая на баяне всякие грустные мелодии, то звуки баяна будут слышны не только часовому, но даже дежурному по заставе.
— Хорошо играет наш лейтенант, — с гордостью скажет тогда восседающая за столом почтенная, с тройным подбородком и жиденьким пучком русых волос на затылке тетя Клава старшине Самойловичу. — Очень душевно. Как настоящий артист.
— А что же ему не быть артистом? — ответит Самойлович. — Он в музыкальной школе учился. Ему надо быть артистом.
— Ты мне всегда перечишь.
— Вместо того чтобы вступать в пререкания, ты бы лучше его чай пить пригласила.
— Вот об этом я тебе и толкую целый битый час. Пойди за ним. — И, уже не слушая того, что скажет в ответ Самойлович, тетя Клава поднимается со стула и мелкими шажками направляется к буфету за третьим чайным прибором.