Казалось бы, для специального уточнения насчет «антиеврейских погромов» не было никаких оснований. Февральская революция отменила все дискриминационное законы, а дальнейшее развитие политических событий, при всей их противоречивости и при всем драматизме, не давали повода для погромных настроений и выступлений. Большевики же если и не предвидели, то во всяком случае допускали предстоящий взрыв антисемитизма. По крайней мере три ключевые фигуры в большевистском руководстве – Троцкий (второй после Ленина человек в партийной верхушке), Зиновьев (безраздельный хозяин Петрограда) и Урицкий (член ЦК партии и глава столичных карательных органов) – неизбежно должны были его спровоцировать, став реаниматорами «печального наследия проклятого прошлого». Так оно и вышло!
Начиналась подготовка к заключению заранее обещанного Лениным немцам сепаратного мира. Советскую делегацию в Бресте возглавляли Лев Троцкий и, ставший недавно большевиком его друг, будущий дипломат Адольф Иоффе – было бы странно, если бы эта дерзкая советская акция не вызвала массового движения против евреев, которые, как кричали тогда на всех углах, «распродают Россию, чтобы удержаться у власти». Удержаться у власти мечтали не евреи, а большевики любой этнической принадлежности, в том числе, естественно, и большевики-евреи…
В различных районах страны начались забастовки – их организаторы, наряду с политическими и экономическими требованиями, выдвигали традиционный, бессмертный лозунг: «долой жидов!», который забастовщики энергично поддерживали. Совершенно потерявший чувство реальности, петроградский диктатор Зиновьев, самонадеянно играя с огнем, провел через возглавляемый им Петроградский совет беспримерное решение, которым были названы поименно «лучшие люди наших дней». Вот их полный список: Ленин, сам Зиновьев собственной персоной, Троцкий, Урицкий, Володарский и Роза Люксембург. Последних трех к тому времени уже не было в живых. Был объявлен сбор средств на издание портретов всех «лучших людей», причем «лучший» Зиновьев отвалил с барского плеча огромные (конфискованные у свергнутой власти) деньги для поощрения типографов, которые взялись бы за печатание этих портретов. Опасные игры между тем продолжались.
Войдя в раж, никогда не отличавшийся мудростью Зиновьев взялся за переименование проспектов и дворцов Северной Пальмиры, носивших имена, ставите уже историческими. Дворцовая площадь и Таврический дворец в Петрограде получили имя Моисея Урицкого, Владимирский проспект достался расстрелянному белыми большевику Семену Нахимсону, Литейный проспект стал проспектом Моисея Володарского, Адмиралтейский – проспектом никому не известного Семена Рошаля. Мраморный дворец, принадлежавший великому князю Сергею Александровичу, в одночасье окрестили дворцом бойкого большевистского журналиста Юрия Стеклова (Нахамкиса).
Потом взялись за города. Жемчужина петроградских пригородов Гатчина стала называться городом Троцким, другая жемчужина – блистательный Павловск – однажды проснулся городом Слуцком: эта честь была оказана какой-то ничтожной большевичке Вере Слуцкой, имени которой нельзя теперь найти ни в одном справочнике. Одновременно по приказу Зиновьева или с его согласия в Петрограде и всем Северо-Западном крае, отданном ему на откуп, производились массовые аресты и расстрелы заложников, – за эти безумства одного палача (точнее, двух: постыдную честь оказаться убийцей тысяч невинных людей с ним разделил его сподвижник Михаил Лашевич) приходилось – в сознании населения – отвечать всему еврейскому народу[7]. Ему приходилось отвечать и за то, что комиссары с еврейскими фамилиями участвовали в грабеже православных церквей и зверском убийстве священников.
Ленин хоть тут понял, куда это может завести, и разослал секретное письмо о том, чтобы ответственным за эти преступления советской власти (сам-то он, конечно, этот бандитизм преступлением не считал) назначить русского Калинина, отводя внимание от евреев Троцкого и Каменева[8].
Надо было совершенно потерять разум, но обладать самодовольством дорвавшихся до власти невежд, чтобы производить сразу же после переворота, в бурлящей страстями стране, такие демонстративные и наглые эксперименты. На какую же реакцию «трудящихся масс» рассчитывали эти экспериментаторы? Или она их вообще не интересовала? А реакция не замедлила. Об этом можно судить хотя бы по тому, что Совет народных комиссаров вынужден был принять постановление «об энергичной борьбе с антисемитизмом»[9]. «Погромщики и ведущие погромную агитацию» объявлялись «вне закона», что на советском новоязе означало право каждого убивать их без следствия и суда, притом что любой представитель советской власти мог самостоятельно, по своему разумению, отнести кого угодно к погромщикам и контрреволюционерам. Естественно, все, кто не принял режим захватчиков власти, активно использовали массовые антисемитские настроения в своих целях, установив знак равенства между большевиками и евреями. Но кто же еще так рьяно и так успешно способствовал этому чудовищному смещению понятий, если не сами большевики?
Сталин по-прежнему оставался наркомом по делам национальностей, но не известны ни одна его строка, ни одно его выступление, которые способствовали бы (хотя бы в виде попытки) устранению причин, разжигавших нарастающую ненависть антисемитов. По должности именно он отвечал за урегулирование межнациональных конфликтов, но все известные нам акции наркомнаца сводились не к устранению причин, вызывавших антисемитские всплески, а к их провоцированию. Таковыми были жесточайшие кары, которые (зачастую, правда, лишь на словах) устанавливались против участников еврейских погромов. Естественно, они вызывали адекватную реакцию со стороны чекистских жертв, то есть еще более обостряли антисемитские настроения и проявления: жестокость, как известно, порождает только ответную жестокость.
Нет ничего удивительного в том, что самые яростные вспышки антисемитизма отмечены в тех областях, которые только что перестали быть чертой оседлости и где по-прежнему доля евреев в структуре населения ничуть не уменьшилась. Иначе сказать, там, где всегда были погромы, они начались снова, только теперь они приобрели еще и откровенно антисоветский характер. Член коллегии.ВЧК Генрих Мороз докладывал ЦК и наркому национальностей Сталину 22 апреля 1919 года: «Весь Западный край пропитан в настоящее время ядом антисемитизма. Прямо-таки тяжело дышать, когда въезжаешь в Смоленскую, Минскую, Могилевскую, Витебскую губернии. То и дело в вагонах, на станциях, в столовых, на базарах, даже в клубе слышишь: «Жиды всюду, жиды губят Россию, Советская власть еще ничего, если бы не жиды…» и пр. ‹…› Прежде всего «бей жидов», а потом «спасай Россию». Как же выбить оружие антисемитизма из рук сознательных погромщиков? Ввиду тревожности момента в погромном отношении в городах бывшей «черты оседлости» надо немедленно убрать с ответственных комиссарских постов евреев»[10].
Ни ЦК, ни нарком по делам национальностей Сталин, которым был адресован этот доклад, вообще на него не реагировали. В архиве нет никаких данных, которые позволили бы считать, что он вообще обсуждался. Между тем информация о еврейских погромах поступала в Москву лавинообразно. Более того, в погромах участвовали зачастую и сами красноармейцы (по свидетельству Владимира Короленко[11]; причем именно! они громили и вырезали евреев с особо изощренной жестокостью") – факт, почти не известный на Западе, тогда как там хорошо знали о погромах, учиняемых белогвардейцами и другими противниками большевизма – бандами Шкуро, Петлюры (убит впоследствии в Париже евреем Шварцбардом в отместку за истребление его соплеменников) и другими.
Очевидцем еврейских погромов, устроенных красноармейцами, оказался Илья Эренбург, – он написал об этом два очерка («Еврейская кровь» и «О чем думает жид»), опубликованных в сентябре – октябре 1919 года в газете «Киевская жизнь»: «Если бы еврейская кровь лечила, Россия была бы теперь цветущей страной. Но кровь не лечит, она только заражает воздух злобой и раздором. Слишком много впитала земля крови – и русской, и еврейской, теплой человеческой крови. ‹…› В эти ночи я, затравленный «жид», пережил ‹…› не только страх за тех, кого громили, но и за тех, кто громил. Не только за часть, за евреев, но и за целое – за Россию».