— Пойдем по Мэдисон-авеню, — сказала она. — На Пятой слишком много соблазнов. Шикарные магазины и все такое. Туда пойти — и плакали наши денежки.
Сначала они шли рядом, но Джимми все время спотыкался об Эммин футляр, поэтому он ускорил шаг и обогнал сестру. Чем медленнее плелась Эмма (она была отличницей и потому точно знала: это все из-за того, что у нее в организме скопилось слишком много углекислого газа), тем размашистее шагал Джимми. Эмме удавалось поравняться с ним, только когда путь ему преграждал красный сигнал светофора. В одну из таких встреч Эмма велела ему подождать ее на перекрестке Мэдисон-авеню и Восьмидесятой улицы, откуда нужно было повернуть налево, на Пятую авеню.
Дойдя до этого перекрестка — наверно, самого оживленного перекрестка одного из самых многолюдных городов мира, — Эмма обнаружила родного брата с компасом в руке. Джимми с важным видом заявил, что им предстоит «держать курс на норд- вест». Эмма устала и вспотела в теплой куртке, а вот ее руки, ноги и нос, наоборот, замерзли. Она не любила ни жару, ни холод, ну а то и другое вместе — это было уже слишком!
— Курс на норд-вест! — передразнила она. — Ну почему не сказать просто «направо» или «налево», как все люди? Тоже мне, морской волк нашелся! Да на Манхэттене со времен Генри Гудзона[4] никто не пользовался компасом!
Не отвечая, Джимми нырнул за угол, на Восьмидесятую улицу, и стал вглядываться вдаль, приставив ладонь ко лбу. Но Эмме необходимо было поспорить. Раздражение закипало в ней, подогревая углекислый газ. Если не дать ему выход, он взорвется!
— Ты что, не понимаешь, что мы скрываемся и нам нельзя привлекать к себе внимание?
Джимми огляделся по сторонам.
— Знаешь что, Эм? А ты умница. Если хочешь скрыться, то Нью-Йорк — лучшее место в мире. Тут никому до никого нет дела.
— Ни до кого, — машинально поправила Эмма.
Она посмотрела на Джимми, который улыбался от уха до уха, и смягчилась.
Брат совершенно прав: Нью-Йорк — лучшее место в мире, а главное — она умница. Усталость отступила, пузырьки углекислого газа испарились. И когда они дошли до музея, Эмме больше не хотелось ссориться.
Они вошли в Метрополитен с Пятой авеню, через главный вход. Музейный охранник щелкнул счетчиком: вошло двое. Охранники всегда считают, сколько народу вошло в музей, и никогда не считают, сколько вышло. (У Шелдона есть приятель Моррис, который работает охранником в Метрополитене, так что Шелдон выведал для меня много интересного. Моррис обожает говорить о своей работе. Он выболтает вам все на свете — кроме того, что касается безопасности. Попробуйте спросить у него что-нибудь, о чем он не хочет или не может говорить, — и услышите в ответ: «Не имею права. Вопрос безопасности!»)
Когда Эмма и Джимми добрались до места назначения, уже пробило полдень и музей был полон. По средам в Метрополитене бывает больше двадцати шести тысяч человек. Они равномерно рассеиваются по двадцати акрам[5] музейных залов и бродят там часами. По средам в музей приходят милые старушки, чтобы скоротать время до начала дневного спектакля на Бродвее. Они всегда ходят парами. Их легко узнать по ортопедическим туфлям с пуговкой на боку. Еще по средам в музей приходят туристы. Их тоже легко узнать: мужчины все поголовно с фотоаппаратами, а у женщин на лицах написано страдание, и не мудрено: все они в туфлях на высоких каблуках. (Про тех, кто носит такие туфли, я всегда говорю: «Так им и надо!») И еще в музей приходят студенты — каждый день, не только по средам. Их особенно легко узнать: в руках у них всегда черные блокнотики и ручки.
(А вы небось ничего этого не знали, Саксонберг? Стыд и срам! Ваша нога в идеально начищенном ботинке никогда не ступала на порог этого музея. А ведь в Метрополитене еженедельно бывает четверть миллиона посетителей! Они приезжают и из канзасского захолустья, где музеями и не пахнет, и из Парижа, где эти музеи на каждом шагу. И все эти люди, между прочим, попадают в Метрополитен абсолютно бесплатно, потому что там ни с кого не берут денег за вход. Вот такой он, этот музей, — огромный, прекрасный и открытый для всех. А еще он очень сложно устроен. Как раз для Джимми Кинкейда.)
Никому не показалось странным, что мальчик и девочка с портфелями и футлярами заявились в музей, хотя им самое время быть в школе. В конце концов, Метрополитен ежедневно посещают около тысячи детей. Охранник на входе только сказал им оставить футляры и портфели в гардеробе. В музеях такое правило: запрещается брать с собой сумки, еду и зонтики. Хорошее правило, решила Эмма. Тем более что табличка над гардеробом гласила: «Бесплатно» — а значит, и Джимми возражать не будет. Но не тут-то было: он увлек сестру в сторонку и страшным шепотом осведомился, как, по мнению Эммы, он будет переодеваться на ночь в пижаму — которая, к ее сведению, лежит, свернутая в комочек, в футляре для трубы.
4
Генри Гудзон (Хадсон) (ок. 1570–1611) — английский мореплаватель, чьим именем названы река Гудзон и Гудзонов залив.