— Я думаю, трудно идти съ гуртомъ? спросилъ я его, когда мы уже съ нимъ разговорились.
— Какъ не трудно!..
— И дождь и слякоть…
— Да вотъ я вамъ скажу, началъ онъ: — стоимъ мы около Сарепты. Только дождь, вьюга, а ужь ночь… Дѣло было осенью… Водки выпить — негдѣ: въ Сарептѣ дадутъ тебѣ въ окошечко стаканчикъ, а такъ хоть ты издохни — ни за какія деньги ни капельки не дадутъ!… Какъ быть!?.. А надо выпить… Сѣлъ на лошадь, поѣхалъ въ Сарепту. Подъѣзжаю къ окошечку, гдѣ нѣмецъ водку продаетъ. Постучался въ оконце. Нѣмецъ отворилъ оконце. «Что надо?» спрашиваетъ. «Дай стаканчикъ водки» говорю. «Давай деньги». Я ему въ оконце подалъ деньги, а онъ мнѣ изъ оконца подалъ стаканчикъ. Выпилъ, ну сами знаете: въ такую пору, что сдѣлаетъ одинъ стаканчикъ? Простить у нѣмца — это, я знаю, все равно что воду толочь… А выпить надо: продрогъ такъ, что бѣда!… Вотъ я отъѣхалъ на лошади саженъ за пятнадцать, слѣзъ, привязалъ лошадь, а самъ пошелъ пѣшкомъ не къ оконцу, а къ воротамъ… Стучусь… «Что надо?» «Пустите, говорю, переночевать: весь перемерзъ»!… Нѣмцы на этотъ счетъ народъ добрый, сейчасъ отперли, впустили. Я такъ, и такъ, говорю, перемерзъ, одолжите стаканчикъ. Взяли деньги, принесли стаканчикъ. «Ложись, говорятъ, на печь, согрѣйся». Легъ я на печь, а самъ нарочно зубами ляскаю, будто дрожу… «Нельзя ли, говорю, почтенные, еще стаканчикъ принести?» — Нельзя, говорятъ нѣмцы: больше пить нехорошо. «Да я развѣ пить?» Я хочу вытереться водкой: скорѣй согрѣешься. — Это можно. Взялъ деньги нѣмецъ, принесъ водки. Только я взялъ въ руки стаканчикъ, да при всѣхъ и хлопнулъ!… Какъ крикнутъ на меня нѣмцы, а я: «спасибо, говорю, я у васъ три стаканчика разомъ хлопнулъ!…» Нѣмцы ругаться, а я хлопнулъ дверью, да и былъ таковъ!… Пріѣхалъ въ гуртъ, разсказалъ своимъ ребятамъ: того смѣху-то было!…
— А ежели-бъ вашу лошадь украли въ эту ночь? спросилъ я:- вѣдь вы ее оставили ночью одну на улицѣ?
— Въ Сарептѣ-то?
— Да, въ Сарептѣ.
— Въ Сарептѣ не украдутъ.
— Отчего же?
— Ни Боже мой!
— Въ Сарептѣ никакихъ такихъ шалостей не дѣлается, заговорилъ хозяинъ станціи:- такъ объ воровствѣ и не слышно. Не только краденаго никому не продашь, а и своего не смѣй самъ продавать, а отнеси въ магазинъ: тамъ тебѣ продадутъ, и денежки тебѣ выдадутъ; а самъ не смѣй.
— Отчего же?
— А чтобъ цѣны другъ у друга не перебивали.
— А коли деньги кому нужны?
— Вотъ для самаго этого такъ у нихъ положено. Теперь нашему мужику деньги нужны; онъ продастъ все: что ни взять, хоть полцѣны, а продать надо. А у нихъ видятъ, что тебѣ нужда неминучая — денегъ дадутъ, а ты все-таки продавать не смѣй… Какъ есть — до одного зерна все неси въ магазинъ.
Время отъѣзда приближалось и мы отправились на станцію желѣзной дороги, которая подходитъ къ самому Дону въ Калачѣ, а также и къ Волгѣ въ Царицынѣ.
Станціи на волжско-донской дорогѣ отличаются простотой своей постройки. Калачинская и царицынская такія же, какъ на Невѣ пароходныя пристани (онѣ же служатъ и здѣсь пристанями), а прочія — одноэтажные небольшіе домики. Да и къ чему возводить огромныя зданія, когда и эти совершенно достигаютъ своей цѣли? Въ этомъ случаѣ какъ собственные интересы дороги соблюдены, такъ и интересы публики ни мало не страдаютъ. Во устройство самой желѣзной дороги… да объ этомъ послѣ.
Мы пришли на станцію довольно рано, и я помѣстился на одной изъ скамеекъ, обращенныхъ къ Дону. Станція-пристань стоитъ на дуговой сторонѣ Дона; противоположный берегъ нагорный, не представляетъ ничего особеннаго: обрывистые берега, горы, еще непокрытыя зеленью, да и самый Донъ, еще мало оживленный судами, все это наводитъ на что-то невеселое…
Стали собираться пассажиры: рабочіе на баржахъ, судахъ, и донскіе козаки, нѣсколько козачекъ, за исключеніемъ насъ троихъ, составляли всю третьеклассную публику, которая, перейдя чугунку, проходила за рѣшотку на пристань. Чистая же публика — купеческіе прикащики, которые здѣсь называются, комиссіонерами, и купцы гуляли по ту сторону рѣшотки. Всѣ ждали поѣзда изъ Царицына, который, пробывъ въ Калачѣ около получаса, долженъ былъ отвезти васъ въ Царицынъ: поѣздъ опоздалъ и мы должны были пробыть въ Калачѣ долѣе обыкновеннаго.
— Да ты только пойми, говорилъ одинъ донецъ въ толпѣ за рѣшоткой:- сколько онъ деньжищей забралъ…
— А все-таки не погналъ бы я…
— Да Господь знаетъ, но будетъ? Хорошо, ноньче вода большая, а будь…
— Да вѣдь А*** пароходомъ два раза сбѣгалъ до ***, а теперь еще бы можно сбѣгалъ раза два…